— Вы, ей-Богу, черти, большевики… Вы Россию, точно студент Раскольников старую ростовщицу, хотите угробить, да ее капиталами по-своему распоряжаться! С вами, ей-Богу, страшно!
Другой подхватывает:
— Очень любопытное выраженьице. Читал, читал я это в книге гражданина Достоевского, писатель нам несовременный, но выраженьице его употребить можно! Старуха! Что ей осталось? Истлеть. И истлела бы все равно, а капиталы существенные и, заметьте, нерентабельные. А Россия до большевиков? Рентабельно ли было государство, Россия? Нет, нет! Стало быть, что же?
Инженер Сукнов, заслуженный работник, пользующийся общим уважением на строительстве, говорит секретарю парткома:
— Ведь у вас все фальшь, товарищ Гелинский. Все искусственное! У вас все система. Железная система, которой подчинены все ваши настоящие желания. Вы люди, но в то же время вы не люди. Вы инструмент, деталь, действующие в этой сложной машине, вашей партийной системе. Ваша философия начертала вам суровый статус, и вы не имеете права открыть и высказать новой идеи. Вы обречены повторять зады материалистической философии. И только зады. Ваши мысли скованы железной системой. Вы прославляете только партийную дисциплину, вы гордитесь ею, и чем суровее эта железная дисциплина, тем более вы горды. А это уже прямо регресс! Это застой, реакция, все что хотите!
Инженер Сукнов слегка подвыпил, и Гелинский по этому поводу над ним иронизирует. Тот отвечает:
— Рюмка — принцип! Я отдал все силы нашему строительству, но когда я думаю о железной системе вашей папки — я теряюсь!
Макаров не оставляет таких речей без возражений. Разумеется, Гелинский над Сукновым торжествует. Но самый-то спор неприемлем. А что если с ортодоксальными возражениями читатель не совсем согласится? Как можно его смущать? Как можно испытывать его?
О других беседах, которые ведутся в «Мише Курбатове», — в следующий раз.
Коммунистам в «Мише Курбатове» идейная победа обеспечена. Повторяю: о том, чтобы они не знали, что ответить на простодушные недоумения или ехидные выпады собеседников, — не может быть и речи. В Москве такой роман абсолютно невозможен. «Миша Курбатов» вызвал негодование критики потому, что на подобные темы и спорить-то не полагается, — но никак не из-за того, чтобы автор не подержал в нужную минуту своих благомыслящих героев.
Не вина автора, если поддержка оказывается не настолько спасительной, как ему хотелось бы. Вина тех, у кого он учился, тех, чьи мысли он излагает, кого зовет на помощь. Автор, по-видимому, честен и, кажется, недалек. Ему досталось, в сущности, за проявление излишнего усердия: за опрометчивое вторжение в «опасную зону», опасности которой он и не подозревает.