Но вот что важно: эта скудная, ограниченная, эстетически-серая литература возникла на небывало-взрыхленной почве — и в то время, как мы большей частью заняты будто перестановкой мебели или развеской картинок на стенах, она должна строить дом сначала, с самого основания. «Я то, может быть, и бездарен, да тема-то моя талантлива», — как сказал однажды Розанов. Учит тема, а не те, кто принуждены ее разрабатывать. Учит эпоха, как всегда во времена великих потрясений ищущая оправдания мира — «чтобы можно было жить». Усмехаться тут нет поводов.
Кого вспоминаешь, говоря про советские комментарии к «Смерти Ивана Ильича»? В сущности, почти всех, кого можно вообще признать там писателями. Бабеля, Леонова («Скутаревский»), других. Вспоминаю повесть малоизвестного литератора С. Колдунова. «P. S.». В последнем номере «Литературного современника» помещен рассказ еще менее известного писателя Л. Фридлянда — все на ту же тему.
В рассказе нет решительно ничего оригинального или выдающегося. Но тема талантлива, и, прочтя его, уходишь в «долгую умственную прогулку», едва ли совсем никчемную.
Название — «Старики». Два приятеля: один — профессор, хирург, другой — видный «партийный работник», безнадежно больной. Операция приводит к смерти.
Георгию Яковлевичу Владыкину, «партийному работнику», очень не хочется умирать. Но это жалость, а не ужас. «Досадно очень… Ах, время-то какое! Дали бы мне срок, обязательно занялся бы архитектурой. Ей-богу, стоит», — говорит Владыкин за минуту до смерти.
— Занялся бы архитектурой. Города наши должны петь!
Читатель, наверное, поморщился. Что за вздор, в самом деле? «Города наши должны петь»! Что за типично-советский условный, «красивый» вздор в новейшем стиле. Согласен — вздор. Про города очень плохо. Дурная литература. Но за этим вздором что-то есть, что-то очень значительное и нужное, чего нет в иных блестящих и остроумнейших романах. Толстому было бы, может быть, интереснее прочесть беспомощного Фридлянда, чем последнюю книжку Монтерлана.
Юбилейная литература о Пушкине обогатилась небольшой статьей, которая возбуждает интерес одним фактом своего появления, еще до чтения. Пушкин и религия, Пушкин и христианство — вопрос очень неясный, до крайности спорный. Расхождения во взглядах на него отмечены с одной стороны утверждениями советскими, настаивающими чуть ли не на воинствующем пушкинском безбожии, с другой — некоторыми новейшими здешними теориями, согласно которым светоч русской поэзии не мог не быть и светочем русской веры.
Ценен в этих спорах — или, точнее, в этом взаимно-игнорирующем чуждые мнения разнобое — голос человека авторитетного по самому своему положению, человека, который не в праве фантазировать, ни с чем, кроме фантазии своей, не считаясь. Оттого статья о. Сергия Булгакова в «Новом граде» a priori интересна: автор ведь пишет не только от себя, но до известной степени и от имени церкви, ища, конечно, лишь тех слов, допуская лишь те мысли, которые для церкви были бы приемлемы. Правда, русская церковь не раз уже о Пушкине высказывалась. Но едва ли вполне свободно — не то по привычке к суждениям условным, не выходящим из рамок государственной традиции, не то по желанию вызывать полемику и смущение в умах. О. Булгаков полемики не боится. Он настроен довольно задорно и порой даже покрикивает на своих противников: «руки прочь!». Он говорит о их «бесстыдстве» или «тупоумии». Тут по крайней мере мы далеко уходим от благодушных просветительно-правоверных размышлений о великом поэте, который верил в Бога, любил родной народ, служил батюшке-царю и по несчастной случайности погиб от руки злодея.