Критики оказались в весьма представительной компании – даже Микеланджело считал краски Тициана чересчур яркими. По словам биографа Джорджио Вазари, в 1546 году пожилой мастер посетил молодого художника в его мастерской в Риме. Впоследствии Микеланджело заметил, что ему понравилось чувство цвета, но «жаль, что его с самого начала не научили хорошо рисовать». Это было проявлением важного художественного спора в Италии XVI века – спора между disegno и colore, то есть между мастерством рисовальщика и живописца. Но на более фундаментальном уровне речь шла о том, как прожить свою жизнь. Там, где в «Положении во гроб»[198] Микеланджело планировал каждый элемент композиции и наносил краски только тогда, когда точно знал, что и для чего делается, композиции Тициана развивались по ходу работы, когда он стоял перед своими холстами с палитрой. Это противопоставление тщательного планирования и спонтанности, спокойного Аполлона и опрометчивого Диониса (или Вакха, конечно, для римлян и для Тициана) – и преимущества каждого подхода страстно обсуждались на протяжении многих лет в какой-то степени потому, что это был спор о природе страсти и сути самого творчества.
Мы сидели в лавке торговца, среди тех самых мерцающих синих кусков лазурита, цвет которых так любил Тициан и боялись британские галеристы 1960-х годов, и разговаривали. В конце 1970-х годов лазурит был популярным камнем среди среднего класса Кабула. Люди делали из него блестящие украшения и хранили камни в качестве сбережений вместе с серебряными монетами. В последние несколько лет лавочник наблюдал, как ляпис-лазурь и серебро появляются на Чикен-стрит – все чаще, все дешевле. «Семьи распродают ценности, – сказал он. – Мы в Кабуле становимся все беднее и беднее». Он рассказал нам о голубых рудниках и о том, как женщинам запретили посещать Сар-и-Санг. Когда-то шахты были продуктивными, рассказывал он нам, и в них работали тысячи людей. Но потом в течение нескольких месяцев лазурит из Бадахшана почти не появлялся. Почему – лавочник не знал. Я вспомнила историю, услышанную накануне вечером от иностранного корреспондента: ходили слухи, что при безалаберной власти моджахедов в начале 1990-х годов ляписовые жилы пересыхали, «потому что, как говорят люди, сама шахта была против их режима».
Внезапно мегафон из мечетей начал призывать верующих – или, по крайней мере, послушных людей – к послеполуденной молитве. Купец быстро опустил ставни, и мы сидели в полутьме, не говоря ни слова. «Если кого-то застают за делами во время молитвы, его избивают, – сказал он. – И этого достаточно, чтобы человека стали считать подозрительным». Когда молитва закончилась, он открыл ставни. Около магазина был припаркован пикап «Тойота» – неофициальная машина талибов. Лавочник с облегчением увидел, что в машине никого нет: правительственные головорезы, очевидно, отправились искать кого-то другого.