Так что теперь у меня были мои камни – хотя, вероятно, их не хватило бы на окрашивание целого халата, только на платочек. Что мне с ними делать, чтобы превратить в краску? – поинтересовалась я, советуясь с Ченнино Ченнини. Он обычно язвительно относится к пигментам: один слишком ядовит, другой слишком быстро выцветает, третий бесполезен на фреске. Но от ультрамарина Ченнино был в восторге: «Это прославленная, прекрасная и совершеннейшая краска, превосходящая все другие цвета; о нем нельзя сказать или сделать с ним ничего такого, с чем бы не справилась краска такого качества». Однако достать краску из камня было почти так же трудно, как выжать из него кровь.
Ляпис-лазурь – это сложный комплекс минералов, включающий в себя гаюин, содалит, нозеан и лазурит. В лучших сортах ляпис-лазури больше серы, и этот желтый элемент делает камень более фиолетовым, а в худших сортах больше карбоната кальция, превращающего его в серый булыжник. Чтобы сделать краску, все эти примеси, включая сверкающие звезды пирита, которые мне так нравились, необходимо убрать. Чтобы добиться необходимого результата, красильщик должен был уподобиться пекарю и в течение трех дней любовно замешивать тесто из мелко измельченного ляписа, смолы, воска, камеди и льняного масла. Чтобы вытянуть голубой пигмент, наш художник-повар должен был положить тесто в миску со щелоком (древесной золой) или водой, а затем перемешивать его двумя палочками в течение нескольких часов, пока вся синяя краска не перейдет в жидкость. Затем он переливал голубой пигмент в чистую чашу и оставлял его высыхать до порошкообразного состояния, после чего примешивал свежий щелок к оставшемуся комку «теста». Первая выжимка была самой лучшей. Последние выжимки (из того, что превращалось в шар, состоящий в основном из пирита и кальцита[199]) назывались «пеплом» и были куда менее красивыми и соответственно гораздо менее ценными.
Бамиан
Я все еще жаждала добраться до шахт, которые уже начала называть «мои шахты». Однако теперь я хотела выяснить, почему прекратились поставки. Но мои знания афганской географии были практически ничтожными, а линия фронта постоянно меняла положение. Сар-и-Санг находился в тысяче километров от меня и – что еще важнее – на другой стороне от зоны активных боевых действий, в том уголке страны, который контролировался оппозицией, персидскими моджахедами. В тот год я никак не могла попасть туда, чтобы найти краску для полотна Микеланджело, – каждый день полевые переходили со стороны на сторону, так что ехать было слишком опасно. Следующая попытка предстояла через год.