Через два часа земля выровнялась, превратившись в плоскогорье, и самолет со скрипом приземлился на бетонную взлетно-посадочную полосу. Добро пожаловать в международный аэропорт Фейсабада, по краям которого ржавеют обломки прежних войн – танки и куски авиационных двигателей. Никаких иммиграционных формальностей, даже охраны. В окружении сюрреалистического пейзажа прибывших пассажиров встречали, а вылетающих пассажиров отправляли в полет. Этим занимались в основном бородатые мужчины в джипах, на которых красовались логотипы «Врачи без границ», «Оксфам», Afghan Aid, а также логотип ООН с ее дымчато-голубовато-белым флагом. Цвета были выбраны в 1945 году, потому что считались самыми неагрессивными и нейтральными: небо над всеми народами одно.
В течение нескольких месяцев я переписывалась по электронной почте с Мервином Паттерсоном – представителем Управления ООН по координации гуманитарных вопросов. Он ободрял меня с самого начала. «Рад получить подтверждение, что есть кто-то такой же сумасшедший, как я», – ответил он, извинившись за то, что меня может разочаровать легкость дороги к шахтам. Он встретил самолет, с энтузиазмом представился, а затем объявил, что сейчас же вылетает этим же самолетом в Исламабад, однако передал меня с рук на руки своему коллеге, Халиду, который обещал заботиться обо мне. Я собиралась нанять джип и переводчика, но мне повезло, что я повстречалась с Халидом. Его дядя был полевым командиром той части восточного Афганистана, где находился Сар-и-Санг, и он уже дал разрешение посетить шахты.
В первый же день я отправилась на старый базар. Ко мне подошла белая паранджа, я поздоровалась с закутанной женщиной. Она вдруг откинула шарф – кажется, я уже говорила об этом элементе одежды, когда рассказывала о своих поисках голубого, – и я увидела хорошенькую двадцатилетнюю девушку. «Идем домой пить чай», – скомандовала она. Пока мы шли, она прикрывала лицо всякий раз, когда появлялся мужчина, а потом, как только видела сквозь кружевной экран паранджи, что тот прошел, откидывала ткань от лица. Позже я заметила, как то же самое делают и другие женщины. Это было своего рода кокетство: ждать до последней секунды, а потом раз – и исчезнуть. «Мы с детства знакомы с соседскими девчонками, – объяснил мне потом афганец. – Знаем, кто из них красив, можешь узнать их по туфлям. Вуаль – это возможность пофлиртовать, – добавил он. – Может быть, она даже увеличивает такую возможность».
Когда через несколько часов я вернулась в гостевой дом ООН, Халид и двое мужчин лежали на подушках и пили чай. Тони Дэвис и Боб Никельсберг были сотрудниками Time, и – о совпадение – на следующий день они отправлялись в лазуритовые шахты, чтобы больше узнать о том, как Масуд платит своим бойцам. Если бы они тогда знали, что их работа как военных корреспондентов будет включать в себя обмен рецептами бобов с поварами и остановку для запрессовывания цветов, они бы дважды подумали, стоит ли им ехать, но все это было еще в будущем. Мы договорились разделить расходы по найму того, что оказалось очень потрепанным советским внедорожником, который ожидал нас в семь часов утра следующего дня. «Выглядят они дерьмово, – сказал Тони, – но эти русские автомобили очень крепкие». Нам следовало бы запомнить его слова.