Еще один полезный синий пигмент был изобретен более ста лет назад – случайно, когда берлинский красильщик на самом деле пытался получить красный цвет. Однажды, примерно в 1704 году, некий господин Дизбах собирался приготовить кармин по испытанному рецепту: смешать измельченную кошениль и сульфат железа, а затем осадить все это щелочью, но внезапно осознал, что у него кончилась щелочь. Он позаимствовал немного щелочи у своего босса, не зная, что та уже использовалась для очистки животного масла. Внезапно, к своему изумлению, он обнаружил, что получил не красную, а синюю краску. Ключ к разгадке лежит в «животном» элементе: смесь содержала кровь, в которой присутствует железо. Дизбах невольно создал ферроцианид железа, который получил название «берлинская лазурь» и сразу же стал популярным, особенно в качестве краски для дома.
Сто сорок лет спустя берлинская лазурь стала основой того, что навсегда изменило облик архитектуры и дизайна: первого в истории промышленного фотокопирования. Джон Гершель был химиком и астрологом, а также первым англичанином, который занялся фотографией. В 1842 году он понял, что если нанести узор на кальке поверх светочувствительной бумаги и посветить на них лампой, то кусочки бумаги, не защищенные темными линиями, изменят свою химическую формулу: они будут незаметно преобразовываться из железо-аммонийного цитрата в цитрат железа (III) – аммония. Если затем бумагу окунуть в чан с ферроцианидом калия, участки с цитратом железа (III) – аммония превратятся в берлинскую лазурь, в то время как участки с железо-аммонийным цитратом останутся нейтральными. Получившийся призрачный узор из белых линий на синей бумаге был назван «синькой», и значение этого слова стало обозначать любой чертеж, независимо от того, был ли он выполнен в фотокопируемой форме, или нет.
В XIX веке берлинская лазурь стала менее популярной: некоторые художники по-прежнему любили смешивать ее с желтым гуммигутом и использовать в качестве зеленой краски, но большинство чувствовали, что она менее яркая, чем другие варианты синей краски, и, конечно, менее долговечна. Закат эпохи берлинской лазури был обозначен решением американской компании Binney & Smith. В 1958 году компания сменила название производимого ею карандаша с Prussian blue crayola на Midnight Blue. Почему? Да потому что учителя жаловались, что школьники не имеют никакого понятия об истории с прусским синим.
Вернувшись в Лондон, я отправилась в Национальную галерею. В моем кармане лежал мой лучший голубой камень, и вот я, ощущая некоторую странность ситуации, оказалась перед «Положением во гроб» Микеланджело, представляя скорбящую мать, одетую теперь в лучшие одеяния, окрашенные лазуритом оттенка сурпар с фиолетовым отливом, который я привезла для нее. К картине подошла французская пара, чтобы оценить работу. «Для Микеланджело это выглядит ужасно», – сказала женщина своему спутнику, глядя на тусклую Марию Магдалину и странного Иоанна Евангелиста. Они двинулись дальше, я молча согласилась с ними. Это было не самое лучшее его творение – возможно, он правильно сделал, что оставил картину незаконченной.