— Я очень рад…
На обратном пути говорит в основном Ингрид. Она солидарна с ним: каждый человек исполняет определенную миссию, она даже развивает его мысль, но в чем-то спорит с ним. У ее дома Юрген спрашивает:
— Ты надолго уезжаешь?
— Как получится… Здесь моего отсутствия никто и не заметит…
— Не совсем так… Недавно ты не пришла на репетицию, и у нас ничего не получилось…
— Перестань! Не пытайся наклеивать болеутоляющий пластырь: я ровным счетом ничего не значу на репетициях.
— При чем тут пластырь? Это правда. Твое отсутствие замечают не только другие, но и я…
— Ладно-ладно, — отвечает Ингрид. — Если это так, то я не стану задерживаться. Всего хорошего!
— Тебе тоже. Счастливой поездки!
Юрген идет в сторону казармы. Перед проходной он еще раз оборачивается. Свет в ее окнах не горит.
Приходит лето. В первые же дни Уве Мосс становится сам не свой — его словно опоили шампанским. Вот он шагает по двору городка и не замечает, что навстречу ему идет старшина.
— Рядовой Мосс, ко мне! В чем дело? — спрашивает его Глезер. — Вы что, разучились отдавать честь или Рошаль вас этому еще не научил?
Мосс заикается:
— Прошу прощения… Я вас не заметил… Клянусь, не заметил, товарищ старшина!
Глезер улыбается:
— Старших по званию надо замечать! В следующий раз получите час строевых занятий. Понятно?
— Так точно, товарищ старшина! — Мосс прикладывает ладонь к козырьку, делает четкий поворот.
Все у парня шиворот-навыворот: во время занятий на плацу он продолжает идти строевым шагом после команды перейти на обычный шаг, на марше продолжает петь, хотя лейтенант уже скомандовал: «Отставить песню!» А в дни, когда нет увольнения, он старается уединиться.
— Что происходит с Моссом? — спрашивает как-то Рошаль. — Что-то случилось? Может, у него беда?
— Самая древняя на этой земле беда — влюбился… — отвечает за всех Цвайкант.
— Девушка из ресторанчика «Вальдфриден»?
— Точно. Он называет ее Веснушкой и, видимо, скоро потащит в загс.
— Смотрите-ка! — бурчит Рошаль. — А мне казалось, что этого всего лишь флирт… Надеюсь, у нас не войдет в моду знакомиться с девицами во время самовольных отлучек?
— Любовь как специфическое проявление чувств человека не поддается регламентации, — замечает Цвайкант. — Из истории известен целый ряд примеров, когда люди влюблялись при самых неблагоприятных обстоятельствах. А бывали и такие случаи, когда любовь становилась возможной только благодаря нарушению общепринятых моральных норм.
Рошаль кивает:
— Возможно. Но это нигде не стало правилом, тем более не должно стать у нас.
Вечером Уве Мосс обращается к Цвайканту: