Марион взрывается:
— А как же я? Должна бросить все, перебраться в эту дыру, нарожать тебе детей, а при случае писать по нескольку строк в местную газету? Прекрасная перспектива, господин лейтенант!
— Что же делать? Разводиться, еще не став мужем и женой?
Она резким движением гасит сигарету, подходит к нему и шепчет:
— Ты глупышка. Выход всегда есть. Иногда он лежит на поверхности, а его просто не замечают. — Она прижимается к нему.
Снизу доносятся смех, звон посуды, отдельные слова. Кто-то отбивает мясо на кухне — отчетливо слышен каждый удар, и в комнате Марион что-то начинает вибрировать.
В деревне лают собаки и истошно кричит не вовремя разбуженный петух. В эту ночь Марион и Юрген долго не могут уснуть.
— Ты подашь рапорт? — спрашивает она на следующее утро.
— Подумаю…
— Я тоже…
Прощание короткое. Марион поднимается на носки, чтобы поцеловать его:
— Прошу тебя, подумай.
— Подумаю. Через две недели приеду.
— Буду очень рада.
Фоторепортер уже сидит в машине и курит, постукивая пальцем по баранке.
Юрген не ждет, пока машина скроется из виду. Он поворачивается и идет прочь, заметив при этом, что хозяйка ресторанчика «У липы» смотрит в окно и сочувственно улыбается.
Всю вторую половину дня Юрген не находит себе места. Рошаль, обратившись к нему с пустячным вопросом, уходит обиженный незаслуженно сухим ответом.
Глезер замечает, что лейтенант не в духе, и после ужина предлагает:
— Разрешите сегодня мне проверить оружие. Так будет лучше… сегодня.
Юрген смотрит на старшину в упор и уже готов взорваться, но тот спокойно выдерживает его сердитый взгляд:
— У каждого когда-нибудь болит живот. Все мы люди, товарищ лейтенант. Не выпить ли нам сегодня по одной?
В глазах у Юргена сквозит удивление.
— А почему бы и нет? — отвечает он. — Только я сегодня плохой партнер.
— Не беда. Как-нибудь скоротаем вечер.
Они едут под уклон в сторону Бланкенау. Мотор выключен. Фоторепортеру то и дело приходится резко тормозить. На крутых поворотах он включает ручной тормоз и всякий раз касается ее колен. Неназойливо, будто случайно.
Марион делает вид, что не замечает этого, и отодвигается к дверце. Она довольна, что фоторепортер молчит, не мешает ей остаться наедине с ее мыслями. Она, как никогда ранее, убеждена, что ее жизнь не может быть связана с Борнхютте, впрочем, как и в том, что Юрген не станет добиваться перевода. Она собственными глазами видела, насколько он прикипел душой к своим солдатам. А видеть, подмечать — это ее профессиональная черта. Но кому-то надо уступить! Если это сделает она, то погребет себя в Борнхютте на долгие годы, пока начальству не придет в голову распорядиться их судьбой по-иному. Что же делать? Оставить все так, как было до сих пор? Любовь в рассрочку, а потом в один прекрасный день обнаружить, что молодость прошла?