В торгпредстве в какой-то момент вечера меня действительно вызывают к телефону. Вхожу в специальную комнату. Там какие-то посольские чиновники с суровыми лицами. Подают мне трубку, а другую трубку от того же телефона без всякого стеснения подносит к уху чиновник. Это звонок Ирен: «С днем рождения!» Моя система переброса звонков сработала превосходно. Отвечаю тусклым голосом что-то вялое, боясь спровоцировать ее на любое лишнее слово. Кое-как этот фальшивый разговор кончается. После чего со мной уже начинается настоящий разговор: кто такая? где, когда и при каких условиях познакомились? бывали ли у нее дома? И т. д.
К счастью, через некоторое время меня вызывают к телефону снова. На этот раз уже из Москвы. Друзья отпраздновали у меня дома мой день рождения. Мое присутствие им для этого совершенно не требуется. В Москве на два часа больше, поэтому они все уже достигли очень продвинутой фазы – настолько, что на Центральном телеграфе, куда они ввалились, чтобы устроить этот звонок, им приходится иметь дело с милицией. Сказать они ничего членораздельного мне уже не могут; вырывают трубку друг у друга, для большей доходчивости используют русский лексикон в полном объеме. Чиновник слушает и в этот раз, но теперь уже скорее с одобрением. Даже чуть-чуть размякает от приятной отечественной атмосферы и свободной словесности. Я уже не выгляжу в его глазах таким несомненно чуждым элементом.
7 мая. Кино: «Les portes de la nuit» Марселя Карне. Очень понравилось. Очень в его духе.
Понедельник 13 мая. Вечер у Мартине с Ельмслевом и Куриловичем, приехавшими на несколько дней в Париж. Разговоры не запомнились.
Возвращаемся из Sceaux на RER втроем: Курилович, Эви Поке (с которой мы вместе слушаем Мартине) и я. Разговор идет какой-то вполне пустой; о лингвистике Куриловичу говорить не хочется. Собираюсь, как обычно, сойти на Luxembourg. Эви вдруг мне шепчет: «Не сходи, поедем дальше – проводи меня». Разумеется, остаюсь, хотя и удивлен: такое совершенно не в обычаях Латинского квартала. Прощаемся с Куриловичем, остаемся вдвоем. «В чем дело?» – спрашиваю. «Я боялась с ним остаться tête-à-tête». Имела ли она уже возможность убедиться в его намерениях или только предполагала, она мне толком не объяснила. (Тогда, конечно, мне это по молодости показалось страшной чушью. Очень уж мастит был Курилович; но вообще-то ему было только 62 года. И не меньше того меня поразило, с какой легкостью Эви видела в нем не мэтра, а пана. Комбинация, конечно, была неудачная: Эви была полная противоположность расхожему мнению о молодых француженках – искренняя, деликатная, немножко стеснительная и совершенно не тертая.)