Вторник 14 мая. Лекция Куриловича в Институте языкознания Сорбонны: грамматическая геминация в германском. Вступительное слово произнес Бенвенист: «Впервые за многие годы Курилович смог возобновить контакт с Западной Европой». Мартине в конце сказал, что лекция разъяснила ему многие неясные для него случаи и он теперь полностью принимает точку зрения Куриловича.
Среда 15-е. Вторая лекция Куриловича (там же): глагольная система хеттского языка.
Четверг 23-е. Кроме скутера Мишеля Лонэ, у меня теперь есть доступ и к скутеру Ирен, точно такому же. Я уже вхожу во вкус этой забавы, а Ирен попустительствует. Мы едем с ней за город к ее знакомым, и она отдает мне руль на шоссе, правда, довольно свободном. Тут я впервые получаю возможность попробовать не только маневры, но и скорость. Ах, какое это несравненное чувство, когда у себя за спиной слышишь: «Pas si vite, André! Pas si vite!». В сущности, изрядно повезло, что мы добрались до знакомых целыми. (У мотороллера, к счастью, предельная скорость невелика.)
Среда 29 мая. Знаменитое последнее занятие у Рену. Когда он вошел, было заметно, что его обычная стеснительность еще как бы усилилась. Сел и, не глядя на присутствующих, сказал, что вот, его курс окончен и он желал бы немного узнать о том, кто были его слушатели, которые занимались у него целый год, и зачем им понадобился его курс.
Слушатели стали по очереди вставать и рассказывать о себе. С каждым следующим Рену явно все более огорчался: оказалось, что ни один из его слушателей не собирался стать индологом. Он услышал, в частности, следующее. Дама из Нанси, будучи преподавательницей классических языков, хотела расширить свой профессиональный кругозор. Индусу, приехавшему из Индии в Париж специально для того, чтобы поучиться у великого Рену, эти занятия необходимы для укрепления его религиозных размышлений. Литературоведу из Женевы этот курс должен помочь лучше понять творчество изучаемого им писателя Руссо («о, разумеется, не навязшего у всех в зубах Жан-Жака, а его племянника!»). Мне, приехавшему из Москвы, ведийский язык нужен лишь для сравнительной грамматики индоевропейских языков.
На вопрос о профессии я ответил Рену: студент-лингвист. «Лингвист? – сказал он. – Не может быть!» Я был поражен: «Как? Почему?». – «Потому что вы хорошо говорите по-французски!». – «Так и что же?» – «Но лингвисты же не говорят на иностранных языках! Это же абсолютно разные способности. Мой великий учитель Антуан Мейе не мог говорить даже по-английски!»
Вечером я сказал Метейе: «Подумай, какая нелепость: Рену спросил, чем занимаются его слушатели, только когда все уже было кончено! Ведь он бы мог это спросить на первом же занятии, и тогда ему было бы легко учитывать наши реальные интересы». – «Как же ты не понимаешь! – ответил он мне. – Рену – человек деликатный. Ему ясно, что если бы он уже вначале побеседовал с вами, это создало бы узы между ним и вами. И тогда оказалось бы возможным, чтобы кто-нибудь из вас когда-нибудь пришел на его занятие не потому, что это ему интересно и нужно, а по причине этих уз – потому что неудобно не прийти. Разве ты не понимаешь, что самая мысль о такой возможности для него непереносима!»