— Это все Анна, — кивком головы показал Ананий в ее сторону.
— Однако пошто баб слушаете? Их дело ребятишек рожать.
— Мунхэ, да они разучились, скоро за них мужики рожать будут.
Все весело рассмеялись. Ананий отложил ложку, подвинул к себе стакан с чаем.
— Тетушка Долгор, — заговорил он, — чудно мне: Мунхэ на войне пять лет пропадал, теперь из степи глаз не показывает. А откуда у вас ребятишки взялись?
Все с улыбкой смотрели на тетушку Долгор, ждали, что та ответит.
— Бесстыдник, — покачала головой тетушка Долгор. — Тебя давно в степь сослать надо, чтобы зря баб не смущал.
— Да Анания хоть на луну пошли, он их и там найдет, — вставил Пронька.
Ананий свое:
— Мунхэ, а как ты умудрился за одну войну три раза умереть и живым остаться?
— Это совсем пустяк. В прадеда я пошел. А он такой хитрый был, обманул трех русских попов и одного бурятского ламу. А это, однако, хуже, чем вместо коня дьявола заседлать. Потом он ездил по степи и песню пел:
В Чите я крестился,
Егором стал называться.
В Шилке меня крестили,
Осипом стал называться.
В Нерчинске я крестился,
Тимофеем стал называться.
А настоящее мое имя Жаргал,
Я из племени хоринцев.
— Чудак твой предок, Мунхэ. На кой шут ему столько раз креститься нужно было?
— Говорю тебе, мой прадед был самый хитрый из агинских бурят. Кто принимал хрестьянскую веру, тот на пять лет освобождался от податей. Вот и крестился несколько раз. Обманул он царя и попов.
— А что же делал этот хрестьянин, когда ламы появились?
— Пошел в дацан к ламе, стал Будде поклоняться.
— И этого блудного сына не наказали боги? — удивился Ананий.
— Пошто наказывать будут? Боги веселых людей тоже любят.
Вечером Дашибал с Маруфом Игнатьевичем сидели за столом в домике тетушки Долгор и тянули помаленьку винцо. Хотя Дашибал был маленького роста, но на Маруфа Игнатьевича смотрел свысока; мужчина без коня, что охотник без ружья, одно название.
— Все в земле роешься, как червяк. Настоящему мужчине место в седле. Встретил солнце в одном конце степи, проводил его в другом. Не зря со мной сам генерал Доватор за руку здоровался.
— Как же вы его не уберегли?
— На войне и генерал солдат.
— Ты меня земляным червяком обзываешь. А вспомни, как сам землю нахал. Или память-то ветром выдуло?
— Помню. Пахал маленько. Это еще в тридцать втором году было. В пади Тарбагатай улус был, юрт тридцать стояло. Колхоз создали. Решили хлеб сеять. Нас, парней, пахать заставили. Приедет председатель, мы работаем, уедет — бега на конях устраиваем, стрельбу из луков. Какой из пастуха хлебороб. Это сейчас буряты научились хлеб сеять не хуже русских. Тогда совсем не умели. Однако мы месяца два землю мучили. Потом я пошел к председателю и говорю: «Совсем пропадаю на этой работе. Давай табун коней». В тот же день уехал в степь. С тех пор с коня не схожу.