Так, в конце концов, и случилось, хотя Ботан уступал пуани понемногу, оказываясь иногда в плюсе. Немаловажным фактором его проигрыша явилась завороженность голосом и внешностью Тамары, к которой его голова непроизвольно поворачивалась. Напрасно он урезонивал себя, напрасно пугал вероятной княжеской расправой — сердцу, как известно, приказать нельзя. К его утешению Тамара тоже взирала на него все более и более благосклонно.
Наконец решено было расходиться. Дементий перед дверью в комнату Ботана придержал его за локоть и шопотом повторил свой давешний наказ насчет Тамары.
— Я помню, — сквозь зубы ответил Миша и прошел к себе. Минут через десять он лег разоблаченный догола в постель, но дверь запирать все же не стал. Сон тоже к нему не шел — так взвинчены были нервы. Через полчаса (или час?) дверь тихонько скрипнула и закрылась на щеколду. В призрачном свете махонького окна к кровати скользнула темная фигурка, которая у кровати вдруг стала белой, («сбросила накидку» — сообразил Миша), склонилась над «спящим» и он услышал жаркий шопот:
— Vous dormez, Emilien?
«Аннет…» — разочарованно осознал Миша, но гнать трепетную «соотечественницу» было бы очень жестоко, и потому он вместо ответа поднял руки, отвернул одеяло и привлек к своей обнаженной плоти ее миниатюрную плоть.
Разнеженная, счастливая Аннет собралась было спать в постели новообретенного любовника, но Ботан уговорил ее пойти к себе: «во избежание кривотолков». Оставшись один, он поохал, надавал себе пощечин и собрался натурально спать. И вдруг в незакрытую по-прежнему дверь вновь скользнула темная фигура, но габаритнее предыдущей. «Тамара!» — суматошно вспенились мозги под черепной коробкой. Ботан вскочил с постели, вмиг оказался возле желанной дамы, сбросил с нее накидку и вскинул роскошное тело на руки. «Тише, сумасшедший!» — взмолилась Царица Тамара, но тут же обвила его шею полными руками и впилась пылающими губами в мужские уста.
Их ласки были куда продолжительнее и исступленнее предыдущих, доходило и до женских стонов и вскриков.
— Ах, до чего же ты хорош, француз Эмильен! — лепетала дива. — Век буду тебя помнить…
— Я никуда еще не уезжаю, прекрасная грузинка, — отвечал Миша. — Во всяком случае, пока тебе не надоем.
— Вот и хорошо, вот и славно, — сказала, трезвея, Тамара. — Значит, я долго буду нежиться в твоих объятьях. Но сейчас мне пора уходить. Я нарочно выбрала самую глухую ночную пору для свиданья с тобой, но она уже кончается. И еще: прошу тебя не удивляться дальнейшему.
— Ладно, не буду, — согласился Миша, обменялся с Тамарой прощальным поцелуем и бросился в постель. Сон быстро им овладел, но весьма скоро был прерван. Открыв недоуменно глаза, Миша увидел в предутреннем сумраке мамзель Жужу в одной ночной рубашке.