Он не потерян.
Граф едва ли не до крови закусил нижнюю губу.
– Не напоминайте, что Анна Михайловна меня не любила. Поверьте, это учится даже легче молитвы.
Елизавета вскинула одну чёрную бровь. Да, она не могла простить офицеру гибель лучшей подруги. Но…
– И всё-таки, с вами ей было хорошо. Пусть и недолго, но она рядом с вами улыбалась. Что-то она нашла в вашем уродливом обаянии. Что-то не толкало её от вас.
Значит, она может понять.
Она не потеряна.
Граф отполз к балконным дверям и сжался на полу.
– Алексей, остановись. Я уже не молод, чтобы угнаться за тобой.
Высокий широкоплечий мужчина провёл по лбу ладонью, смахивая капли пота. Мальчишка, убежавший вперёд, всё же обернулся и пошёл обратно к отцу.
– Прыткий ты, как заяц. Знаешь, сын, сейчас ты ещё мал, но потом ты обязательно поймёшь, какая прекрасная жизнь тебя ждёт. Я не чувствовал себя счастливым, сынок, никогда не чувствовал. Но если твоему счастью я буду способен помочь, я сделаю для того всё.
Маленький Алексей болтал ногами, сидя на скамье рядом с отцом. Тот несколько болезненно улыбался, мягко смотря на сына такими же серо-голубыми глазами.
– Ты моё единственное сокровище, Алексей.
Значит, он всё-таки любил.
Он не был потерян.
– Только я потерян.
Алексей прислонился спиной к холодным стеклянным дверям на балкон и вскинул голову к потолку, закрывая глаза. Впервые чувство ненужности и загнанности обожгли его так сильно. Всем, кого он когда-то осуждал, были представлены пути. И лишь у одного Алексея пути больше не было. Ни назад, в пустые гуляния в компании сослуживцев и их прелестных спутниц, ни вперёд – в те же самые вечера, но уже абсолютно бесцельные.
Он не остался один: на улицах по-прежнему ходили люди, где-то далеко сейчас спал Василий, прислуга отдыхала на первом этаже, Лизавета наверняка читала роман Дюма при свечах, в одном из московских домов Павел учился виртуозно тасовать карты, а приятный доктор, встреченный однажды при побеге из Петербурга, раскладывал на столе в детской только что купленные акварели, чтобы с утра порадовать дочь.
Алексей чувствовал, что если сейчас кто-то осмелится разорвать его грудь, там не окажется ничего. Крупные слёзы тихо заскользили по его щекам, совершенно того не стесняясь. Граф плакал третий раз в жизни и последний, но уже не от стихийной паники, а от осознания, что выйти из своего кабинета он уже не сможет.
Алексей опёрся на ручку шкафа, стараясь встать, но она лишь лязгнула и потянулась вниз – стекло дверей звонким каскадом осыпалось на его светлые волосы. Офицер терпеливо сжал губы и закрыл глаза, тяжело поднимаясь на ноги.