Василий сел в кресло напротив кровати и опёрся головой на кулак, надеясь хоть немного вздремнуть, но от переживаний и ему самому совершенно не удавалось того сделать. Самым ранним утром дом Ростовцевых был полон народа, и ни один из присутствующих не спал. Василий принялся чесать пальцы, глядя на беспокойно лежащего Алексея: тот тяжело дышал носом и часто моргал закрытыми глазами. "В себя приходит", – подумал Василий и открыл окно, впуская в комнату свежий прохладный воздух.
– Хорошо так, – Алексей повернулся к окну и улыбнулся другу. – Спасибо, Вась.
– Ты меня когда-нибудь в могилу сведёшь, Лексей. Я ведь тоже не железный. Когда ты в последний раз спал?
Офицер молча посмотрел на Василия и отвернулся. Он не мог дать ответа, потому что сам его не знал, да и не хотел огорчать товарища. Алексей жутко устал. От недосыпа, от какой-то фантомной боли, от осознания своей покалеченности и ущербности. Он устал от всего, что его окружало, что томилось в нём самом, что было где-то далеко позади в памяти, и к чему его подталкивало время.
– Вась, поезжай домой, я в порядке. Обещаю, сегодня я постараюсь выспаться.
– Постарайся, пожалуйста, а то нам тебя придётся по частям собирать и отправлять на юг. Будь к себе помягче, я тебя умоляю.
Офицер улыбнулся, снова роняя голову на подушку. Ему ужасно хотелось спать, но ничего не могло помочь. Солнце уже приблизилось к зениту, за окном зашумели люди, экипажи и птицы, и часы сложились в одну натянутую линию, быстро сменяясь от полудня к глубокому вечеру. Был подан горячий ужин, но граф был совершенно обессилен, и потому еду перенесли в кабинет.
Алексей медленно ел остывающую говядину и копался в своих мыслях. За последние два года он растерял практически всю свою холодность, утратил спокойную уверенность в себе и стал чувствовать слишком много. Он совершил ошибку, не зная, что скоро она совершенно разрушит всё, что в нём было. И как он мог оправдывать самого себя тогда, в Петербурге? Неужели его жестокому пороку есть оправдание?
Ноздри Алексея раздувались всё шире и шире, глаза вглядывались в волнующую пустоту кабинета – всё его существо рассыпалось в пыль.
Граф зажмурил зудящие глаза.
– Ты прекрасный соперник.
Павел покачал головой, отказываясь от поданной рюмки водки. Он протянул Алексею руку и улыбнулся одними губами, встряхнув уложенными русыми волосами.
– Я лишаю тебя отцовских подачек. Что же тут прекрасного?
– Тебе не хочется сдаться. Я уважаю настойчивость, – он пожал плечами.
Алексей ответил юноше крепким рукопожатием.
Значит, не так уж он и плох.