— О, так ты хочешь?…
— Завершить брачный обряд в воде? — закончил он. — Может быть.
Он не желал тратить время на раздевание, подхватил ее на руки и прямо в одежде вошел в воду.
— Но я же одета!
— Вижу. — Он шел все дальше, пока вода не достигла его груди, и она вцепилась в него. Белый шелк ее платья колыхался на поверхности озера, как лепестки лилии.
— А как же купальник?
— Тебе не нужен купальник. — Он взглянул на нее сверху вниз и убедился, что ее больше не лихорадит. — Теперь ты чувствуешь себя лучше?
— Да, гораздо лучше, спасибо. Ты очень добрый.
От этих слов что-то пронзило его изнутри. Что-то незнакомое. Как будто ему понравилось то, что она сказала. И это было странно. Потому что он не был добрым, да и не хотел им быть. Доброта напоминала ему о милосердии, о сочувствии, о нежных чувствах, которые он связывал с Кэтрин. О его слабости, когда дело касалось его собственных эмоций. Ему нельзя было думать об этом.
— Нет, — ответил он резко. — Доброта — одно из немногих качеств, которыми я не обладаю.
А потом он начал снимать с нее одежду.
Пальцы Тарика были тверды, когда он снимал с нее тяжелую, пропитанную водой одежду, но от выражения его лица у нее перехватило дыхание. Его челюсти были плотно сжаты, от него исходило напряжение.
Что же она такого сказала? Что он добрый? Он был добр к ней в тот день, когда она разговаривала с отцом, и он был добр к ней сейчас, когда нервозность и странность всего этого дня овладели ею, она была ошеломлена тем, что теперь замужем за шейхом и что он собирается лишить ее девственности.
— А что плохого в том, чтобы быть добрым? — спросила она.
— Нет ничего плохого в том, чтобы быть добрым.
Тарик стянул с нее тунику, затем — длинные свободные брюки.
— Но ты же злишься.
Она пристально посмотрела ему в лицо, пытаясь понять, почему простой комплимент так сильно его обеспокоил, но выражение его лица оставалось бесстрастным. За исключением его глаз. Они горели сверкающим золотом.
— Сейчас не время для разговоров, йа амар.
Его голос был грубым и властным, и она не могла сдержать дрожь, когда он погладил ее голые ноги, его горячие ладони касались ее кожи, резко контрастируя с прохладной водой.
— Я знаю, но…
Шарлотта резко замолчала, когда он ловко расстегнул застежку ее белого кружевного бюстгальтера и снял его. Вода ласкала ее кожу, заставляя затвердеть соски, и все, что она собиралась сказать, вылетело у нее из головы.
— Но — что? — Его взгляд упал на ее обнаженную грудь, глаза сверкали, жар разгорался в них все сильнее.
Но Шарлотта так и не ответила. Потому что в этот момент Тарик начал стягивать с нее трусики. Теперь она была совершенно голая. Голая перед своим мужем.