Стефания помешала ложкой в котле и поднесла к губам кусок мяса, но взять в рот варева ей так и не удалось. Теперь явственнее и грознее послышались крики людей, топот копыт и лай собак.
Севрунов тревожно взглянул на Кутенина.
— Не залить ли огонь?..
— Без толку, — возразил Самоха. — От собак не спрячешься… Вот они и на след напали.
— А ты почем знаешь?
— Да уж чую носом.
Кутенин залег на облюбованном месте и вытянул вперед винтовку. Остальные последовали его примеру.
Собачий лай приближался, а за ним, подхваченный ветром, пьяный рев.
— Да… вот они, — дрогнувшим голосом сказал Севрунов, разглядывая в бинокль замутневшее сумерками поле.
Вскоре и остальные увидели скачущих прямо на костер всадников. Их было десятка три. Косматые монголки почти по земле несли гривастые головы и равномерно подкидывали седоков. Сквозь пыль зелени и золотистую пелену мрака зверовод все же различил скачущего впереди тонкостанного русского с ловкой посадкой. Низко припав к луке, русский держал наотмашь не то шашку, не то ружье.
Севрунов уронил бинокль и начал целиться. Всадники то смешивались с темнотой, то попадали в мутную полосу света. Но вот совсем рядом завыли собаки, и со стороны нападающих вразброд ухнули выстрелы.
Стефания первая ответила по сверкнувшим огням. Затем грянула винтовка Самохи и четко застрекотал винчестер Севрунова. Она снова прицелилась в переднего, но его свалил вторым выстрелом Самоха. Дикая монголка вздыбила, затем бешено пустилась к улусу. Над полем повисла темнота. Нападающие повернули коней и, потрясая топотом равнину, потерялись.
Весь изогнувшись, будто готовясь к прыжку, Самоха выпустил обойму и бережно выдернул затвор.
— Ну и вояки! — расхохотался он. — Таких деревянной трещоткой можно тысячи разогнать.
— Начальника убежала туда, — заплетал языком дрожащий Чекулак. — Так… зажимал уши и бежала.
— Какой начальник? — не поняла Стефания.
Севрунов схватился за живот и повалился в припадке смеха.
— Да это Семен Петрович! — спохватился Додышев.
— Кричи его, Кутенин, — презрительно бросила Стефания.
Ветер умолк. По хвое леса зашелестели дождевые капли. И тишина, знакомая только охотникам, темным одеялом накрыла тайгу.
Самоха снял с тагана ужин, и только тогда в верху гривы послышался треск и голос Семена Петровича. Ему смехом ответили пятеро.
* * *
Расщелина смело рассекла хребты. Внизу голубым червяком извивалась узкая протока Сыгырды. Сосны угрюмо смотрели в заводь на свое мохнатое отражение.
Многолетними свидетелями жизни на Гурьяновой протоке суждено было стоять соснам.
Но сосны видели немногое. Охотники осенями останавливались здесь только на привал. Скудным кормом эти места не приманивали пушного зверя и птицы. Протока оживала по веснам. Рыхлой тропкой, тянувшейся па берегу к устью Сыгырды, неизменно бродил старый Гурьян. Горбатые крыльца деда всегда опоясаны ремнями — берданы с одного плеча, дробовика — с другого. Делал это Гурьян с расчетом — на крупного зверя нужна пуля, на мелочь — дробь.