Женщины сидели на широком подоконнике и говорили о своем, о чем некогда судить днем. За темной полосой неба, как волк из логова, вставал голубой рассвет.
— А ведь у нас ничего еще нет, — улыбнулась Стефания. — Просто человек мне нравится. Может, ничего и не будет…
* * *
Тимолай горячил мухортую пузатую лошаденку, зорко смотрел вперед. Обида и задор волновали сына старшины. Охотничьим нюхом он угадывал, что Вера и Васька Кушненко укрылись где-то по притокам Сыгырды. Надежда овладеть белой женщиной не оставляла молодого камасинца и старшину. Но Алжибай, шаманка и Аёзя жили в улусе. Работающие на Шайтан-поле камасинцы неизменно говорили, что старшину трогать не нужно, что рано или поздно он отомстит роду за измену, за поругание законов предков.
Позади Тимолая цепочкой шагали семь русских. Они запинались о коренья, ругались и поправляли на ногах хлябающие поршни, сшитые из сырой коровьей кожи.
Голод гнал этих людей за сыном старшины на новое преступление. Тимолай оглядывался на оборванцев и презрительно сплевывал. Был он широк в плечах, как отец, и силен не меньше любого сородича из Тукмаковского, единственного на земле улуса камасинцев. Тимолай бывал в Монголии и русских степях. Он знал людей, понимал красоту женщин. Ни одна из улусянок не трогала его сердце. А вот эта русская полуодичавшая девушка мучила больше двух лет и убежала из его юрты, не подарив любви. Сын старшины глубоко чувствовал оскорбление, но больше отца и его тревожила опасность-со стороны Шайтан-поля.
«А если они убежали туда?» — думал Тимолай, сжимая ногами бока лошади.
Отряд подошел к устью Гурьяновой протоки перед заходом солнца. Тимолай расседлал коня и привязал его на выстойку. Костра не разжигали. Молча жевали вяленую сохатину, угрюмо молчали. В протоке пищали молодые утята, стонуще, с надрывом крякали хлопотливые утки.
Вперед всех захрапел невзрачный рыжий мужик с рассечиной на лбу, за ним прилег на седло головой Тимолай. Но, сидя в сторонке под кедром, не спали до рассвета двое. Один из них, вздыхая, говорил:
— Ну, передние колеса туда-сюда, а зачем катятся задние? Этому толсторожему нужна ладная баба, и ехал бы добывать ее сам.
— Тут не привязанный — визжишь. Кабы у нас были припасы — плюнули бы в косые глаза и ушли на Осиновую падь.
Первый голос зашептал:
— Стукнуть этого и дело с концом.
— А чем тут поживишься, — возразил другой. — Одно ружьишько да седло. Нет, надо выждать и ухватить как следует. Жрать маленького карася — брюхо дразнить.
Тимолай поднял голову. Голоса смолкли. Над становищем пролетела какая-то беспокойная птица.