Книжка Льва Кассиля «Ранний восход» про маленького художника Колю Дмитриева оказалась для меня чуть ли не важнее всех прочих. Из этой книжки я узнала про МСХШ, знаменитую художественную школу в Лаврушинском. Я рассматривала репродукции акварелей Коли Дмитриева и пыталась им подражать.
И вот Виктор Ардов увидел мои рисунки и сказал родителям, что мне надо поступать в эту самую школу. Его двоюродный брат там преподавал и написал книгу «Рисунок в средней художественной школе».
Если меня примут, думала я, то я попаду в настоящий мир, мир внутри книжки. Не бесформенный ежедневный мир, а навечно существующий, описанный. Потому что только в книгах все настоящее, а скучный мир, в котором я живу, – так, недоразумение. Идея, очень популярная среди детей и подростков.
Все следующее лето я готовилась к поступлению в художественную школу и к самоубийству. Мне было тогда одиннадцать лет, расцвет любви к Глазунову. Я решила: если не примут учиться на художника – повешусь в Красной Пахре. Меня несколько беспокоила тщедушность тамошних молоденьких березок и осин.
Одновременно с кооперативом на Аэропорте родители строили дачу в Красной Пахре, в поселке Советский Писатель.
Архитектор сделал проекты дач. Писателям предложили сначала купить тяжелые альбомы с рисунками и планами трех видов: сверхроскошный вариант, просто роскошный и солидный, но поскромнее. Все было очень красиво нарисовано и начерчено, наклеено на картон. Потом дело как-то приостановилось. Возможно, на альбомы ушли все деньги, полагавшиеся на нулевой цикл. Кто-то проворовался, кого-то уволили со скандалом. Проектам следовать не стали, очень уж дорого получалось. В отличие от Переделкина эти дачи были не государственные, писатели вкладывали в них свои кровные гонорары.
Кооператив нанял рабочих. Сначала они построили для себя бараки, довольно далеко от будущего дачного поселка, рядом с текстильной фабрикой, Троицкой мануфактурой. Там было огромное колесо, плотина какая-то, кубовая краска, то бурая, то синяя, пузырилась грязной пеной и сливалась прямо в речку Десну. По мрачности напоминало гравюры Доре. Бараки внутри были разгорожены простынями, в них жили рабочие с семьями.
Писатели поселились на отведенных им участках в небольших дачках-времянках и ругали рабочих за пьянство и нерадивость.
Почему-то принято было считать, что рабочий класс и вправду гегемон и что именно этот гегемон притесняет их, прослойку, творческую интеллигенцию.
Из Москвы до военного городка доезжали на автобусе, а дальше до поселка – на телеге или на санях. Иногда я думаю: как изменился мир, когда из него полностью исчезли лошади. Ведь еще в начале XX века лошадей было множество, весь город был заполнен лошадьми. Всегда они были рядом. Куда бы человек ни ехал, посреди пейзажа всегда перед ним был лошадиный хвост.