Во времянках были русские печки, для освещения – керосиновые лампы и свечи. Воду брали из колодца. Белье тетушка наша гладила чугунным угольным утюгом.
Эту часть моего детства я вспоминаю с умилением, особенно дачный огород, который всю жизнь тщетно надеялась где-нибудь как-нибудь воспроизвести: огурчики колючие, испачканные землей, крошечная молодая картошка, клубника с усами…
Дачи предполагались каменные, двухэтажные, с верандами, балконами и каминами, и строились они очень медленно. На стене нашей кто-то написал мелом: «Не обмыта, может рассохнуться». Вскоре она загорелась. Случилось это во время ночной грозы, вроде бы молния в нее ударила.
Мы с тетушкой проснулись во времянке от света пожара, и я первым делом кинулась собирать свои акварели и рисунки. На погибающий дом мне было плевать – внутренний Павлик Морозов не дремал.
На другое утро народ начал приходить. Шли из окрестных глухих деревушек смотреть на обгорелые стропила и тлеющие угли. Вид пожарища наводил деревенских на философские размышления. Говорили с удовлетворением:
– Видать, на роду вам было написано… Грешили, значит…
Дачу опять отстроили. Отец нанял от себя, не от кооператива, целую бригаду рабочих-шабашников и поселил во времянке. Они построили все заново, довольно быстро.
«Тысяча и одна ночь», издание 1956 года, переводы М. Салье.
Желтенький томик, засаленный и замурзанный. Среди книжек, остававшихся во времянке, она одна так сильно поистаскалась. Работяги читали «Шехерезаду» всей бригадой.
Умилительно думать: персидские сказки, чуть ли не в десятом веке сочиненные, были для взрослых мужиков соблазнительным чтивом. Порнографии-то при советской власти не было.
На бригаду готовила повариха, молоденькая девушка Валя с фабрики. Такие там были классовые определения: с фабрики, из военного городка, барачные, из деревни… Валя была очень хорошенькая и железного, видимо, характера. Умела себя поставить не только среди рабочих, распаленных Шехерезадой, но и среди писателей. Один детский писатель влюбился в Валю. Вроде был он хороший человек, герой войны, инвалид безрукий – но большой бабник. Он сделал Вале предложение, и Валя ему отказала. Писательские жены ее хвалили: не соблазнилась на деньги, не опустилась до брака с увечным. Писательские жены предпочитали, чтобы обслуживающий персонал был высокоморальным; они побаивались конкуренции.
Венера Милосская, Венера Медицейская, Аполлон Бельведерский – имена и фамилии сотоварищей по школе. В школьных коридорах МСХШ они стояли по углам, голые мраморные люди. На самом деле не мраморные, конечно, а из серого гипса, в стратегических местах захватанного похотливыми лапами юных художников.