На вопросы о теперешней своей эмигрантской профессии Лариса отвечала коротко и невнятно.
– Я – стилист, – говорила она. – Хотите еще пирога? И сыр хороший, испанский.
Ее нежелание распространяться на эту тему было так очевидно, что только самые бестактные люди продолжали лезть с вопросами и, разобравшись, грубо восклицали:
– А, так ты парикмахерша!
Самые бестактные даже хихикали. И почти все потом добавляли:
– Слушай, а ты меня не подстрижешь? Я что-то совсем заросла.
Лара безропотно стригла. И знакомых, и друзей, и живших у нее, и приходящих. Она утешала себя тем, что вкладывает посильную лепту в общее дело благотворительности и помощи беженцам.
А между тем ведь она стала не просто парикмахером, а именно стилистом, ведущим стилистом в одном из лучших салонов города. К ней записывались за два месяца вперед, ее награждали призами на парикмахерских конференциях, ее во Францию на конкурс посылали! И стриглась у Лары не просто обычная публика с деньгами, а, что гораздо почетнее, представители артистической богемы. Лариса много бы могла порассказать о том, какими усилиями создаются все эти неухоженные и вроде бы со сна космы и патлы, и с какой ювелирной точностью подстригается трехдневная щетина. И благородные седые пряди ведь не на почве творческих мук возникают, а в результате мастерства и опытности стилиста. Действие всех препаратов и химикалиев Лара запоминала с первого раза, причем помнила не то, что эти препараты должны делать согласно лживой рекламе, а как они работают на самом деле, взаимодействуя с растительностью на головах представителей разных рас и возрастных групп.
С волосами у Ларисы все получалось легко, само собой, не то что со словами. Она импровизировала и экспериментировала и никогда не спорила с клиентами, выполняя самые бредовые их пожелания, – но придумывала при этом какой-нибудь смелый ход, неожиданный трюк, с тем чтоб если и изуродовать заказчика, то лишь минимально.
Кроме того, у нее обнаружилось безупречное чувство пропорций.
При этом клиентов Лара ненавидела. Если бы можно было у них отвинтить голову и притом если бы эта голова помолчала… Но приходилось разговаривать целый день, разговаривать, стоя на ногах, отвечать на дурацкие вопросы, а главное – постоянно удерживаться от жестов, которыми всякий инородец пополняет свой скудный лексикон. Но нельзя же размахивать ножницами и кисточкой с капающей краской перед носом у клиента! А уж как она ненавидела чаевые – особенно потому, что все время о них думала, надеялась, что дадут побольше… Так унизительно для интеллигентного человека!