В этом тесном городе пустота жилья ощущается роскошью, и Лара очень ценила эту чудом доставшуюся ей роскошь. Манечка же заполнила все пустоты недопитыми чашками, выжатыми лимонами, тарелками застывающего куриного супчика, пакетиками лекарств, привезенных с собой на всякий случай, а также вытащенными из чемодана сувенирами и кухонными досками с изображениями церквей и снеговиков.
И все это время только что приехавшая Маня, со своими лечебными травами, со своим самоуничижением и незнанием языка, рассказывала коренной, можно сказать, жительнице Ларисе об экзотических тайнах жизни русского Нью-Йорка. Она уже посетила ресторан, где Лара никогда не бывала, она знала удивительные сплетни о Лариных знакомых, за которыми никогда ничего такого не подозревалось. Все упущенное за годы вынужденного вечернего домоседства и ежедневной работы, все это представлялось в цветистых Манечкиных рассказах невероятно заманчивым.
Маня жила интенсивно. Уже и с каким-то гениальным поэтом она если не буквально переспала, то была к тому близка и готова. Она часами говорила с поэтом по телефону, прижимая трубку плечом и в особенно душещипательные моменты прикрываясь ладошкой. Манечкин старательно нарисованный глаз время от времени косил на хозяйку дома, шелестящий голос снижался до непристойного постельного придыхания… Было обидно до слез. Только температура нейтрализовала накал Лариной зависти. Не плакать же, когда и так из носу течет.
Иногда казалось, что Манечкино присутствие Ларе только мерещится. К вечеру жар усиливался, Маня становилась длинной, высокой, в чем-то серебристом и чешуйчатом, с голыми плечами и ногами и вроде бы в Ларисиных лучших выходных туфлях, скользила, таяла, исчезала… Глубокой ночью Лариса просыпалась, никакой Мани и следа не было. Однако наутро она опять материализовывалась на своем диванчике, тихо посапывающая, с невинным, слегка опухшим личиком.
А потом Маня тоже заболела. Температуры и насморка у нее не было, вообще никаких вульгарных симптомов, как у Ларисы. Но наступила полная потеря сил, апатия. Она лежала пластом: у нее был приступ астенического невроза. В других странах мира эта болезнь неизвестна, но на родине Манечку диагностировал ведущий специалист. Она страдала и была совершенно беспомощна. Друзья друзей категорически отказались взять больную обратно, и Маня переехала к Ларочке, к доброй, щедрой, удивительной Ларочке, на чьей территории и просрочила свою визу и осталась нелегально на неопределенный срок.
Маня не то чтоб думала, она инстинктивно знала, что бывают, и довольно часто, люди, которым просто необходимо, чтоб кто-то жил за их счет, пользовался их гостеприимством и отнимал время. Такие люди будут и пищать, и жаловаться, и поносить неблагодарного захребетника – но попробуй отними у них эту застрявшую поперек горла кость. Загрызут.