Между тем роман ее с Поэтом продолжался, и Манечка привела его знакомиться. Она обнимала Ларочку, шептала и хихикала и вообще всячески показывала, что привела к старушке-матери жениха на одобрение. Это было отвратительно: Лара и была-то старше ее всего на два года, от силы на три.
Когда Лариса увидела Поэта, когда он переступил порог, она была потрясена. Она почувствовала себя Далилой, впервые положившей глаз на Самсона. Она почувствовала себя Микеланджело, жаждущим отсечь от глыбы мрамора все лишнее.
Протест против обывательского мира выражался у Поэта не в системе радикальных взглядов – он не мог произнести ни одной связной фразы – и не в оригинальности творчества – от его стихов Лариса совсем одурела, – а, как это часто бывает, в радикальности и оригинальности волосяного покрова, особенно бороды. Борода была громадная, дикая, натуральная, органическая, то есть реально нечесаная и немытая.
Лара не могла спокойно смотреть на эту доморощенную растительность. Она понимала в общих чертах, что Поэт хотел сказать бородой. В бороде всегда таятся или религиозные, или революционные, или философские идеи. Но выразить это можно было гораздо лаконичнее и грамотнее. Лара, не дожидаясь обычной просьбы, сама предложила свои профессиональные услуги. У нее просто руки тянулись к ножницам. Но Поэт, будучи поэтом, ворчливо отказался и к бороде ее не подпустил.
В том, что Поэт и вправду поэт, Лара не сомневалась. Когда он читал свои стихи весь вечер, было мучительно скучно, но ведь мнение обывателя ничего не доказывает.
– Это модернизм, – сказала Лара, – я понимаю…
– Это постмодернизм, – мрачно пояснил Поэт. – И ничего ты не понимаешь. Но готовишь прилично.
Ночью из Манечкиной спальни донеслись давно забытые Ларисой звуки: грохот-бульканье-свист, грохот-бульканье-свист… Мужской храп, храп Поэта, такой же необузданный, как его борода, был невероятно волнующим. Эротичным.
Всю ночь Лариса представляла себе разные варианты Маниного исчезновения. Например, Маня уезжает поглазеть на Ниагарский водопад. Нет, пусть не тонет – пусть пройдется по тому знаменитому мосту в Канаду. Туда пускают, а обратно документы предъявлять надо, которых у Мани как раз и нет… Тут ее депортируют и пишут на нее такую телегу, что и по туристической визе еще сто лет не впустят… И вот Лариса остается с Поэтом наедине, стрижет его, приводит в божеский вид, находит ему работу…
На следующий вечер, когда Лариса вернулась домой, Поэт все еще сидел за столом. Видимо, завтракал. Называл Маню Марией. Он никуда не ушел и уже больше не уходил. Манечка время от времени описывала в трагических красках те подворотни, мосты и скамейки в парках, куда они должны будут переселиться, если Ларе надоест, если Лара проявит свою скрытую жестокость и равнодушие, если она совсем не любит Манечку, которая перед ней благоговеет и преклоняется…