Вполне возможно, что жена, которая ничего не заметила, ни в чем не виновата. Красиво состарившаяся, прекрасно сохранившаяся, жизнелюбивая женщина. До сих пор еще прелестно дебильная. Можно даже сказать: храбрый и энергичный человек эта бывшая жена. Ведь это своего рода храбрость – не задумываться о тщете всего земного, чувствовать аппетит ко всякой, назовем вещи своими именами, хреновой ерунде. Жизненная сила.
Не надо вдумываться ни в свои, ни в чужие недостатки. Не надо раздраженное недовольство собой, нарастающее, усиленное бессонницей, переносить на этих совершенно незнакомых, безнадежно любимых людей.
На запоздалый и рассеянный вопрос Ленки: «Ну а ты как? Ты-то зачем сюда приехал?» – он отвечает весело и коротко, как солдат на плацу: «Спасибо, хорошо! Приехал по делам!»
Цель вопроса – не углубить разговор, а закончить. Тем более что официант уже принес счет.
Он так и не успел рассказать им, из-за чего, собственно, оказался в этой стране. У него тут открылась выставка. Бывшая его ученица, дама с большими семейными деньгами, купила у него года два назад серию работ и с тех пор надеялась сделать имя – не столько ему, сколько себе самой как куратору. У них был даже роман, вполне бессмысленный, от которого он, по лени, не сразу отказался. Из всех искусств важнейшим для Анны было кураторство, хотя она не могла ему толком объяснить, где там кончалось искусствоведение и начиналась торговля.
В этой стране у нее давние связи, местный музей надеется на ее пожертвования. В результате стечения чужих амбиций и расчетов Алексей встретил жену и дочь в маленьком, случайном городе N.
Выставка выглядит позорно. Освещение ужасное. Его работы совершенно теряются и смотрятся как дырки на белом пространстве стен. То, что в хорошие моменты казалось благородной скромностью, то, что в редких случаях самодовольства он считал своим сознательным выбором, своей манерой говорить тихим, очень тихим голосом, – здесь, выставленное на всеобщее обозрение, выглядит вялостью, слабостью, дилетантством.
Дохлая выставка.
Свободы ему не хватает, душевного приволья. Искусство возможно без всякой техники и умения и даже без произведений искусства. Но без свободы существовать оно не может, без свободы его нет как нет, какие бы ни были техника и умение.
Во время развески он перестал даже притворяться вежливым, огрызался на Анну, на ее бестолковых помощников – и тут за его спиной раздался истошный вопль: «Креветки! Алекс, креветки!».
Он чуть не уронил застекленную рамку. Это Анна вспомнила о самом главном: она не договорилась о доставке креветок, которые должны были стать гвоздем вернисажа. А он, придавая, как всегда, чрезмерное значение качеству работ и развеске, забыл, что гвоздем программы было вовсе не его творчество, а необычная роскошь угощения: свежие креветки вместо всегдашнего унылого сыра, винограда и дешевого вина.