На Ляльке начальство выполнило программу принудительного равноправия сразу по нескольким пунктам. Наняли вроде бы нацменьшинство, да притом еще и женского пола, а среди местных инженеров женщины тогда практически не встречались.
– Завтра опять: стоять у стенда, чирикать с потенциальными клиентами, раздавать брошюры фирмы, угощать их шампанским… Чувствуешь себя проституткой.
Ляля вот уже и Трифонова переоценила, и бизнес почти что перестала считать грабежом на большой дороге, но на торговой выставке все еще мучается. Лялька у них как бы лицо фирмы – равноправие равноправием, но очаровательное-то лицо помогает.
– Ну и чего ты беспокоишься? В Неваде же проституция легальная.
– Перестань говорить пошлости.
– Слушай, если тебе завтра весь день проституцией заниматься, так ведь у вас уже часов десять, да? – У меня час ночи, но об этом я Ляльке не напоминаю. – Иди-ка ты к себе в номер, ложись спать. Обсуди своего Трифонова с Раймондой. Про свекровей и невесток она наверняка понимает. А уж про недвижимость – так лучше нас с тобой.
– Нет, – говорит Ляля, – она там наверняка уже на футбол переключилась и будет досматривать. И страшно даже представить, сколько реалий и деталей объяснять придется. Хотя вот Раймонда о Пушкине слыхала, они все Пушкиным интересуются, потому что он африканец. Ах, ну вот, ну вот! Я опять сказала «они все»… Нельзя же клеить людям ярлыки.
– Лялька, расслабься.
В нашем детстве – а мы знакомы чуть ли не с детского сада, через нескольких жен и мужей так и продолжали дружить, с коротким перерывом на законный брак – в нашем детстве в футбол играли прогульщики, хулиганы, двоечники. Интеллигентного ребенка водили на фигурное катание или художественную гимнастику. Игравшие в футбол назывались у наших родителей дворовыми, как какие-нибудь крепостные у Тургенева. Дворовые гоняли на самодельных деревянных самокатах с колесами из ворованных подшипников, они при помощи краденой лупы и солнечных лучей выжигали на скамейке нехорошее слово из трех букв. Кровельное железо гремело под их ногами, и в небо взмывали сверкающие на солнце голубиные стаи. Двоечникам принадлежало солнце, и небо, и крыши, и голуби – весь мир и особенно двор, по которому мы с Лялькой могли только прошмыгнуть бочком, чтоб не заметили. Хорошим детям объясняли, что мир опасен и враждебен, что жизнь их накажет, если они не будут следовать правилам. Удовлетворять следовало не свои эгоистические потребности, а распоряжения и требования. Все, чего на самом деле хотелось, было вредно.
Мне, как тогда, так и потом, больше всего хотелось жениться на Ляльке. Ну и ничего хорошего из этого не вышло.