Идешь по улице, протискиваешься между спеленутыми мумиями елок, мимо дощатых будочек, где продавцы елочного базара сидят, протянув руки к электрообогревателю, но всегда готовые вскочить, потрясти елкой, показать, какая она густая, свежая и симметричная. А витрины мерцают огнями и за толстым стеклом на искусственных сугробах лежат – нет, не игрушки вовсе, а настоящие сокровища.
И пахнет в темноте шоколадом, корицей, мускатным орехом и жареными каштанами. Но главное, конечно, хвоей. Проходишь через елочный базар и тонешь в этом запахе, как будто все твое счастье – и что было, и что будет, и чем сердце успокоится – все в этом смоляном холодном благоухании колючих лап, липких стволов и сказочной чащи.
Особенно хорошо на Рождество в том районе, где живут семейства со старыми, большими деньгами. Там и дома старые, с лепниной по фронтону и полированными перилами мраморных лесенок, ведущих к парадным дверям с медной ручкой и большим еловым венком. И деревья старые, увитые от корней до кроны белыми огоньками. И магазины еще остались старые в узких улочках, небольшие магазины с благородной историей, с третьим поколением хозяев, с привезенным из Европы товаром, преднамеренно старомодным и безукоризненно качественным. Кто-то может это все купить, кто-то и купит. Христос велел.
Но она ничего не купит. Нет, не она, не глупая девочка с зажигалкой. Зажигалка есть – она их у мамы тырит, – а сигарета осталась одна, на другую пачку денег нет и теперь уже не будет. Потому что девочку только что с работы поперли. Как раз из одного такого маленького магазина.
Сколько раз хозяева ей говорили: курить запрещено. Сколько раз говорили: никаких зажигалок ни в коем случае нельзя. Даже на заднем дворе, у помойных баков – все равно нельзя.
Пришла сегодня дама, наследственная покупательница, вернула кашемировый свитер. Уродливый, но очень ноский, высококачественный. Только в маленьких старинных магазинах можно еще найти такое качество и такое безнадежное уродство бежевого классического цвета.
Она накануне долго выбирала. Потребовала, чтоб доставили на дом. Развернула шелковистую бумагу с вензелями магазина, а свитер пахнет! Не корицей, не хвоей – никотином! От этого страшного канцерогенного запаха ей сразу же стало плохо.
Дама выразила недоумение, она была разочарована: это ее любимый магазин, ее всегда тут великолепно обслуживали. И мать ее покойную, еще при администрации Трумэна, великолепно обслуживали. У нее дома в гардеробной комнате, в одном из встроенных стеллажей лежат тщательно упакованные от моли шесть бежевых свитеров, еще маминых, и двенадцать ее собственных, из которых один даже сиреневый – она когда-то, в шестидесятые веселые годы, пустилась на короткое время во все тяжкие.