Даже сквозь плотную юбку она ощущала обжигающий жар, исходивший от его тела. Она знала, что, если его подтолкнуть – самую малость, – она получит его прямо здесь, на грязном полу.
Ей вдруг захотелось его ударить, влепить пощечину с такой силой, что у нее у самой онемеет ладонь. Она смотрела ему в глаза, борясь с этим порывом. Питер неправильно истолковал ее пристальный взгляд, принял его за приглашение, и его ненасытные руки потянулись к ее ягодицам.
Надо бы взять тебя прямо сейчас. И стонать громко-громко, чтобы слышал весь рынок. И ударить тебя по губам, чтобы разбить их до крови.
Но она лишь убрала прядь волос с его лба, и ее рука почти не дрожала.
– Я всегда буду ждать тебя здесь, ты же знаешь.
Питер уронил руки. Он ждал от нее не такого ответа.
– Я знаю, да. – Он поцеловал ее в щеку, но без прежнего пыла. Все желание внезапно пропало. – Takk, старый друг.
Хильда отстранилась, обиженная переменой его настроения.
– Если когда-нибудь она тебя бросит…
– Такого не будет.
Она отошла еще дальше, скрестила руки на груди. Время покажет.
– А вторая причина?
Он помедлил:
– Хочу тебе кое-что показать. – Он подхватил с пола мешок, который принес с собой. – Только пообещай сохранить это в тайне.
Она посмотрела на мешок, перевела взгляд на Питера и тряхнула головой, сбросив волосы с плеч.
– Тайны – это мое ремесло.
Еще прежде чем в небе собираются тучи, я чувствую зудящую дрожь в перепонках у меня между пальцами. Будет дождь. Мама просыпается до рассвета. Мне слышно, как она разжигает огонь в очаге, кипятит воду для чая. Вскоре дом наполняется запахом овсяной каши. Я спускаюсь по лестнице, несу в руке ночной горшок. Прохожу мимо часов. Ничего не изменилось после того, как я вчера нажимала на тот выступ сбоку. Глупые часы. Я ставлю горшок у задней двери и подхожу к очагу. Мама стоит у распахнутой настежь передней двери, смотрит на улицу. Я встаю рядом с ней и тоже смотрю. Дождь льет стеной, все поле затоплено водой. Тропинка, ведущая к дороге, превратилась в большую лужу.
И только потом я вижу плетеную клетку. Она стоит на крыльце, ее дверца открыта, словно ждет, когда что-то в нее залетит или, наоборот, вылетит. Я гадаю, зачем мама вынесла ее на крыльцо.
Мама молчит. Я уже собираюсь ей рассказать, откуда взялась эта клетка, но тут папа кричит сверху:
– Маева, что, бога ради, ты делаешь? Ты же насмерть простудишься, женщина. Возвращайся в постель.
Мама указывает на клетку:
– Не запирай дверцу, дитя. Нельзя держать в клетке свободное существо.
Она возвращается в дом.
Я выхожу на крыльцо и встаю на колени. Ночью кокон раскрылся, из него выбирается что-то темное.