. Но сейчас это не важно, размышляет она.
Все вернется. Все станет таким же, как было. Таким, как должно быть.Она достает свои швейные ножницы и бросает мешок на землю. Принимается резать веревку, которой шкура крепится к борту. Веревка толстая, плотная, она держится крепко, но решимость Маевы крепче любого сопротивления. Каждый раз, когда обрывается перерезанная веревка, что-то обрывается и в груди у Маевы. Словно с каждым щелчком острых ножниц она отделяется от своего человечьего тела, кожа, которую она носит сейчас, постепенно линяет. Освобожденная половина шкуры хлопает на ветру. Маева сбивается с ритма, теряет всякое ощущение верха и низа. Земля под ногами качается, словно она уже оказалась в море и плывет по волнам.
Я иду к тебе, любовь моя.
– Маева!
Нет. Она вся напрягается, словно окаменев. Нет!
Питер стоит чуть поодаль, тяжело дышит, его сапоги и одежда забрызганы грязью. Его руки сжимают веревку, которой траулер привязан к причальной тумбе.
– Я никуда тебя не отпущу.
Лодка качается на приливных волнах, готовая вырваться в море.
Маева видит его глаза и понимает, что он перешел ту черту, когда человек может внять гласу разума.
– Питер, не надо.
В небе снова грохочет гром, и этот грохот отдается дрожью в ее костях.
Питер кричит в шум дождя:
– О чем ты думала, бога ради? Ты не подумала о нашей дочери?
Она по-прежнему держит ножницы в руке. В руке, дрожащей от страха. От любви. От ярости.
– У меня нет выбора. Ты сам не оставил мне выбора.
– Ты даже не попрощалась.
Его слова – его слезы – мерцают в каплях дождя. Ох, Питер… Он видит, что она смягчилась. Тянет к ней руку, хочет прикоснуться, но его вновь обретенная уверенность выводит ее из оцепенения; она уворачивается от него, выставив перед собой острые кончики ножниц.
– У тебя всегда был выбор, Мае. Не уходи. Не бросай нас.
Нас?
– Свою дочь я не брошу. Она идет со мной.
Он подходит еще на шаг ближе. Его голос дрожит:
– Если уходишь, то уйдешь одна.
Черта с два. Маева выпрямляется в полный рост. Между ними стоит пелена дождя.
– Ты кое о чем не знаешь. Насчет нашей дочери. – Краем глаза Маева видит, как Лейда, прячущаяся на лодке, в страхе выглядывает наружу через ограждение.
Питер ее не замечает, он держит веревку. Веревка скользит у него в ладони, и он морщится, словно от боли. Его лицо вдруг бледнеет. Маева тоже бледнеет, глядя на его руки; у него воспаленные пальцы. Распухшие, красные. Обручального кольца почти и не видно. Волны яростно бьются о траулер, словно стараясь расколотить его о причал.
– Я знаю все, что мне надо знать о нашей дочери. Не сбивай меня с толку, жена.