Хильда снова хватает корзину, шарит рукой по дну и вынимает лоскутное одеяло, сшитое из кусочков тонкой прозрачной кожицы, младенческой «рубашки».
Старуха кружится вокруг нее завитками тумана. Хильда отмахивается от нее, чувствуя, как туман притупляет ее чутье.
– Уйди, повитуха. Это не твоя забота.
Именно что моя. Я защищаю ребенка.
– Ты не защищаешь детей, ты их убиваешь. Ты что, забыла? – Хильдины злые слова бьют точно в цель.
Призрак старухи утекает туманом в детскую комнату. Проскальзывает в закрытый шкаф; три маленьких платья висят на плечиках в темноте, словно призрачные сестрички. Внизу – забытый мешок, небрежно запиханный в угол. Хельга стряхивает с него налипшие песчинки, заглядывает внутрь и понимает, что нашла сокровище – настоящее сокровище, – которое изменит все.
Тюленья голова.
Она знает, что делать. Она превращается в ветерок, шелестит платьями.
Привлеченная этим звуком Хильда врывается в комнату, открывает шкаф, хлопает в ладоши.
– Takk, старуха.
* * *
Питер сидит у камина, наблюдает, как Хильда пакует мешок.
– Стало быть, вот и все…
– Не волнуйся. Все уже позади. – Хильда хочет поцеловать его в губы, но он отворачивается, подставляя ей щеку. Хильда пытается скрыть обиду, но старуха все видит. – Я приду завтра. Помогу прибраться в доме, да?
Питер не отвечает. Он указывает на мешок, который нашел брошенным на причале в ту ночь, когда потерял все.
– Я хочу посмотреть. Мне никогда не хватало смелости заглянуть внутрь.
Хильда прижимает мешок к груди.
– Лучше не надо. Зачем ворошить прошлую боль…
Питер отбирает у нее мешок, открывает его судорожным рывком. Из мешка на него глядит маска – тюленья голова, которую Хильда обещала продать еще годы назад.
* * *
Ведьма уходит с полным мешком, но ее подгоняет не радость, а горечь. В мешке – последнее, что осталось от матери и дочери, небрежно умятое.
Старуха нашептывает слова песни на ухо ведьме, песня так похожа на ветер, что Хильда забывает себя, даже на миг забывает о Питере и сама начинает петь:
Кожа, тюлень и море; что было, что есть и что будет…
Слова задают ритм ногам. Невозможно противиться этому ритму.
К берегу Хильда подходит, пританцовывая на ходу.
Я чувствую запах моря. Слышу плеск волн. Хильда изрыгает проклятие и бросает в море одеяльце и маску. Я лечу в воздухе и цепляюсь за все оставшиеся кусочки себя и мамы: кожа и перепонки, нити и волосы, тюлень и море…
Мы – карта тысячи океанов, дочери священных глубин. Скалы, вода и ветер; мы несем на себе все острова, все очертания берегов. Каждый боевой шрам, поцелуй гарпуна, все отметины от голодных когтей и зубов – топография нашего выживания. Бархатные языки, лучистые подбрюшья; дивные впадины ушей и горла, восхитительные стихи, запечатленные на наших алебастровых костях…