. У нее перехватило дыхание, слова замерли комом в горле, по-прежнему слишком опасные, чтобы произнести их вслух даже наедине с собой. Но как еще можно назвать содержание этого сборника, что передавался из поколения в поколение среди женщин, занимавшихся тем же самым, чем сейчас занималась она сама: вели записи тайных знаний под покровом ночной темноты.
Ее пальцы мягко держали перо. Она выводила на чистой странице слова молитвы:
Для защиты ребенка во время родов
Х.Т.
* * *
Одобрил бы отец ребенка такую молитву, ведь теперь его сердце принадлежало другой? Все могло бы сложиться иначе, если бы он не ушел в море в тот злосчастный день. В день, когда волны забрали себе его лодку, а его самого выбросили на берег на безымянном далеком острове. Прямо в объятия той, другой.
Они были бы счастливы вместе, если бы сестры позволили им это счастье. Шторм налетел так внезапно, словно был послан богами. Даже заговоренный оберег, который он получил от нее – простая веревка, завязанная в узлы для укрощения прибрежных ветров, – оказался бессильным перед лицом такой бури.
Это ты, Скульд, отмерила нам с Питером так мало времени?
Или это она, ведьма с огненно-дьявольскими волосами?
Она открыла глаза и смахнула слезу. Вытерла нос пальцем в пятнах чернил и вновь опустила перо в чернильницу. Что пользы в слезах? Все уже решено. В ней зреет ребенок, лучшее, что осталось от их тайной любви. И когда Питер об этом узнает, ему придется так или иначе себя проявить.
Пожалуйста, сестры, не отбирайте последнее, безмолвно молилась она. Пусть у меня будет его ребенок.
Питер встал перед ней на колени и прижался лбом к ее выпирающему животу. Он шептал громко, и ей было слышно, что он говорит.
– Ты молишься богам? – удивилась Маева. – Ты же должен молиться Иисусу.
С тех пор как лег снег, она сама не бывала в церкви – после того первого раза, когда они обвенчались, – но Питер трижды ходил в город на лыжах. Он уверял, что все прихожане справлялись о Маевином здоровье и здоровье ребенка, которого она носит под сердцем. Его воодушевление почти убедило Маеву, что оркенцы способны на такую доброжелательность.
Он чуть отстранился, положил руки ей на живот.
– Я просто пускаю молитвы по ветру. А кто их услышит – не мне решать.
Он прижался губами к ее животу.
Она покачала головой, пораженная переменой, произошедшей с мужем. И с ней самой.
Она никогда не думала, что ей будет приятно его внимание. Он и раньше не отходил от нее ни на шаг, но сейчас все было иначе. Он постоянно ее нахваливал, смотрел чуть ли не с благоговением. Словно он вечно был пьян, и каждое ее слово, каждое обычное действие в его глазах претворялось в святыню, поистине достойную поклонения. Как она собирает яйца в курятнике. Как доит корову. Как носит воду из колодца. Даже когда она перелопачивала навоз, для него это зрелище было блаженством, поводом для радостных размышлений о естественном ходе жизни, о семенах, вызревающих в удобренной земле, о дивном чуде беременности.