Я забираюсь на стенку колодца, сложенную из камней, сажусь на краю, свесив ноги над глубокой черной дырой. Из дыры мне навстречу поднимается холод.
Что будет, если я спрыгну туда, в черноту? Может быть, там и вовсе нет дна и я буду падать и падать?
Я вытираю нос рукавом и беру в руку камушек, круглый и маленький, размером с кошачий глаз. Я катаю его на ладони, размышляя о бесконечном падении. Просто лететь в черноте. И уже никогда не почувствовать земли под ногами, не почувствовать собственных ног.
Я быстро переворачиваю ладонь и жду тихого всплеска, когда камушек упадет в воду. En, to, tre… Проходит десять секунд. Всплеска нет. Мне уже расхотелось бросаться в колодец.
Я жду, жду и жду. Когда они перестанут ругаться. Когда заметят, что меня нет.
Всплеска от камушка нет до сих пор и, наверное, уже и не будет.
Серый лохматый паук ползет по стенке колодца и замирает прямо перед моим пальцем.
Может быть, ты сплетешь для меня новый дом, паучок? Возьми меня жить к себе.
Паук начинает плести серебристую паутину прямо на камнях. Мелькает мысль, что ее можно собрать, приложить к моим ранкам, остановить кровь. Но мне кажется, что так будет нечестно, поэтому я не беру паутинку.
Солнце уже почти село. Я сижу неподвижно, на случай, если она вдруг придет. Пусть она видит, что мне все равно. Мне на все наплевать, и особенно на нее. Я не вернусь в этот дом. Никогда.
Я думаю о других девочках, которых сегодня видела в церкви. Гадаю, захочет ли кто-то из них подружиться с такой синерукой уродиной. Никто из них мне ни разу не улыбнулся. Так что, наверное, нет.
В высокой траве шуршат шаги. Я надеюсь, что это папа.
Но нет.
Я хочу, чтобы мама меня обняла, и тогда я ее оттолкну. И тогда, может быть, она снова стиснет меня в объятиях навсегда, и защитит от всех бед, и никогда не отпустит, не даст мне упасть. Она будет меня обнимать, вытирать мои слезы. Она скажет, что ненавидит срезать мои перепонки так же сильно, как я сама ненавижу, когда их срезают. Смеясь и плача, она мне скажет, что я ее девочка и она никогда-никогда не заменит меня никем, и уж точно не каким-то мальчишкой. Чуть погодя я смягчусь и скажу, что прощаю ее за все. Мы войдем в дом, держась за руки, и папа тоже попросит прощения.
Мама вздыхает. Это тяжелый, усталый вздох. Она держит в руке мою куколку. Ждет, когда я ее заберу. Я не забираю. Она сажает ее рядом со мной. Мамины руки висят, как плети. Я глотаю новые слезы. Во мне тоже бездонный колодец. Колодец слез. Я напоминаю себе, что злюсь на маму. Жду, когда она заговорит. Или потянется меня обнять. Сделает хоть что-нибудь. Что угодно.