– Над Лидсом идёт, – негромко сказал Финч, и все с надеждой посмотрели на запад.
Инспектор Грумс был немногословен и деловит. Он пренебрёг допросами по отдельности и собрал всех, не исключая и слуг, в гостиной.
– Во-первых, я настаиваю на том, чтобы никто не покидал Мэдлингтон без моего позволения, – начал он строго, и даже Виктория не посмела оспаривать его решения. – Во-вторых, кто последним видел кухарку живой?
Анна проглотила комок в горле и сделала шаг вперёд.
– Я, сэр, – призналась она, теребя в руках передник. – Но миссис Вайсли была в полном здравии! Ну, почти…
– Она жаловалась на самочувствие?
– Ну, она держалась за грудь, и дышалось ей тяжело, но в остальном…
– Почему к ней не вызвали доктора? – Грумс повернулся к Седрику, и тот, побледнев, быстро отвёл глаза.
– Потому, инспектор, – вмешалась Виктория, не сумевшая смолчать, – что недомогание кухарки было тесно связано с кухонным шкафчиком, где хранится херес, и куда она частенько заглядывала. Будем называть вещи своими именами, она попросту…
– Это правда? – спросил Грумс у Присциллы, не дослушав Викторию.
– К сожалению, да. Смерть леди Элспет, видимо, повлияла на неё больше, чем можно было подумать. Нам с Анной пришлось даже обыскать кухню и ликвидировать всё найденное в дальней кладовой.
– Чтобы исключить, так сказать, соблазн, полагаю? – усмехнулся инспектор и удостоился из-за этой усмешки укоризненного взгляда сержанта Бимиша.
– Именно, – подтвердила Присцилла.
Дальнейшие расспросы инспектора ничего не дали. Никто, кроме Анны, не видел миссис Вайсли в этот день и не мог сообщить никаких новых фактов, относящихся к делу. К тому моменту, как полицейские закончили осматривать комнату кухарки, атмосфера в гостиной бесповоротно испортилась – Седрик и Виктория не скрывали враждебности по отношению друг к другу, а Оскар Финч ненароком довёл Бернадетту до слёз подробным пересказом недавно прочитанной научной статьи, в которой приводились доказательства невозможности существования Бога.
***
Дождь начался ближе к десяти и шёл всю ночь, без передышки, орошая обожжённые солнцем холмы и напитывая тёплой влагой измученные засухой посевы. Капли его барабанили так звонко, что в этом перестуке чудилась ускользающая мелодия, а в воздухе витали ароматы роз и прошедшей стороной грозы.
После позднего ужина, состоявшего исключительно из консервированных блюд, близнецы и мисс Прайс, которая временно (и с немалым облегчением, надо сказать) сбросила с себя личину надменной баронессы фон Мюффлинг, собрались в комнате Оливии.
– Мне бы капельку джина и чуточку портера, – проговорила Имоджен Прайс, скорчив жалобную гримаску и уютно устроившись в самом удобном кресле. – Всё бы отдала сейчас за стаканчик «Собачьего носа». Жуткий день, по-настоящему жуткий.