– А ну, все вон отсюда! И собрать всех в зале!
Минут через пять все, кто был в доме, столпились в бывшей лавке. Из нее сделали полноценный зал, я даже планировал мини-сцену организовать. Животом маялись человек десять или двенадцать, треть общины. Эдак мне всех перетравят.
– Зашел я нынче на кухню, дети мои, а там грязь и неустройство! Мы же за чистоту небесную и у нас все должно быть в чистоте – и душа, и тело, и вокруг все! Посему накладываю на всех епитимью за кухню – два дня на ржаных сухарях и воде! Мефодий Акинфич, Маня, Никодим, ко мне подойдите.
Поднялись, подошли поближе.
– На кухне беда, грязь. Если бабы так и дальше кашеварить будут, все животом поперемрем. Посему слушайте. Первое – все, что сейчас там наготовлено, вылить.
– Как зе так! – всплеснула руками шепелявая.
– Вот так. Дюжина потравленных в общине, куда уж больше. Второе – кухню заново вымыть, вычистить. Все кастрюли, котлы, ложки-тарелки перемыть, кипятком ошпарить. Чистота – на тебе, Мефодий Акинфич, чтоб все сияло, как палуба при царском визите.
Моряки ухмыльнулись, кивнули понимающе.
– Именно так. Ты, Маня, придумай кухонным халаты какие-нибудь из белого полотна, чтобы всякая грязь сразу видна была. И никого на кухню без мытья рук не пускай.
И санитарной книжки, кстати. Бог весть, кто чем болен. Врача, врача надо в общину.
– За продовольствием догляд есть, теперь и за чистотой нужен. И помните, это у себя на кухне чего хочешь можно делать, сам напортачишь, сам и дристать будешь. А тут ты затащил заразу, а погибают другие. Негоже так. Нам всю Россию вылечить предстоит через веру и любовь, везде чистоту навести, так и начинать надо с себя. Ясно? – я вперил фирменный распутинский взгляд в собравшихся.
– Ясно! Сделаем, батюшка! – зашумело собрание.
И пошел я мастерить «эесерика», как его называл Дрюня. Парню уже было лучше и он с удовольствием расписал конструкцию – две петли да эластичная связка. Но потом спохватился, как же это, если мы за веру и любовь, то к чему оружие?
– Христос как сказал? Не мир я принес, но меч. Вот и мы должны мечом владеть.
Лохтина все собрание просидела в уголке, на кухню не пошла, невместно. Ничего, есть и для нее дело.
– Смотри, Ольга, и запоминай. Вот это, – нарисовал я на бумаге знакомую с детства «монополию», - игра такая, будет называться «Мироед». Вот три лавки, три мельницы, доходные дома и так далее. Паровоз, податная, сундук общинный…
Дальше я худо-бедно адаптировал американскую классику к русским деревенским реалиям, заменив «тюрьму» на «холодную», «улицы» на «трактиры», «маслобойки» и прочие сельскохозяйственные дела. Судя по загоревшимся глазам Лохтиной и десяткам вопросов – получилось неплохо.