— Проваливай к черту, держись иди за бабий подол, — не дав договорить батарейцу, обрушился на него рыжебородый, — обойдемся без вас.
— Эх, Иван, Иван, и вечно ты вот так.
— Уходи, не мозоль глаза.
Батареец тронул рукой папаху, кивнул Киргизову:
— Прощевайте покедова. — И вышел.
В избе осталось человек десять, в их числе и пришедший с Егором Топорков.
Возмущенный поведением чернявого, Егор не вытерпел, заговорил с укоризной в голосе:
— Этого черноусого-то зачем позвали? Вить это же супротивник явный.
— Черт его звал, гада ползучего, — ответил Егору Сильверст, а рыжебородый здоровяк добавил:
— Его, браток, без нас пригласили. Видел, сколько у него друзей-приятелей? Это такая стерва, стань звать его на доброе дело — не пойдет, а куда не надо — приползет, змей подколодный. Я на него до того обозлился, что дай его на расправу, так я и стрелять не стал бы, подлюгу, а удавил бы на волосяном аркане. — Иван, как назвал его батареец, даже крякнул со злости, вытянул из кармана кисет с табаком, закурил и уже спокойнее, обращаясь к Киргизову, сказал: — А ведь он, Кешка-то, Тигунцов его фамилия, на фронте тоже за революцию высказывался и на Семенова вместе с нами ходил. А как домой пришел, так и влип в хозяйство. В полку-то он каптенармусом был, то же самое и на Даурском фронте, а эти должности завсегда прибыльные. Домой, понятное дело, при деньгах заявился, ну и начал обрастать хозяйством: быков завел, коней хороших, дом купил у Симаченки — купец тут у нас распродавался, в город переехал. Ну и пошло, как подменили Кешку.
— Что ж делать, — пожал плечами Киргизов, — классовый враг наш тоже не дремлет, действует. Хорошо еще, что не все здесь поддались на его удочку. Так произведем, товарищи, запись?
Киргизов положил на стол тетрадь в клеенчатом переплете, развернул ее, нацелился карандашом.
— С кого начать?
— Пиши меня, — мотнул головой Сильверст.
Записав его, Киргизов глянул на рыжебородого:
— Писать?
— Пиши — Иван Егорыч Банщиков.
— Ну и нас, двух братов: Петуховы Петро Степаныч, стало быть, и Лавер.
И еще записалось четверо, в числе их и пришедший с Егором Топорков, — список будущих красных партизан увеличился на восемь человек.
Собрание затянулось за полночь. Когда, распрощавшись с хозяином, вышли на улицу, Банщиков посмотрел на холодное звездное небо, на серебристо-яркий пояс Ориона, сказал:
— Каково, брат, Кичиги-то уж на утро повернули, а я по дрова ехать наладился. Поспать-то мало теперь придется.
Казаки проводили Егора и Киргизова до ворот агаповского дома, попрощались с ними за руку.