Катаризм шел дальше. Он имел восточное происхождение и возник у греко-славян Балканского полуострова, прежде всего у болгар. Оттуда он достиг Боснии, Далмации и через порты Адриатического моря — Северной Италии. В начале XI в. он был завезен во Францию студентами и купцами — традиционными переносчиками ересей. Частыми посетителями крупных французских школ, шампанских, пикардийских и фламандских ярмарок были итальянцы. Через их посредство новая вера стала проникать, поначалу спорадически, в большинство густонаселенных городов Северной Франции — Орлеан, Шалон, Реймс, Аррас, Суассон. Но она также завоевала, охватив более значительные массы, области Нижнего Лангедока и Прованса. В Монпелье, Нарбонне, Марселе сформировались первые группы проповедников учения этой секты. Отсюда они двинулись от рынка к рынку, от замка к замку и дошли до Пиренеев, Тулузы и Ажена. Сбывая свою веру одновременно с товарами, они обращали в неё сеньоров, бюргеров и крестьян. Один из самых ярых противников этой ереси, Лукас, епископ Туденский[5], бросает в их адрес такую насмешку: «Вы встречали в Новом Завете упоминание, чтобы апостолы ходили от ярмарки к ярмарке, торгуя и зашибая деньгу?»
Религия, которой таким образом торговали вразнос, представляла собой не систему очищения католицизма, а самостоятельное верование, основной принцип которого радикально отличался от основ христианского учения. Вместо монотеизма — дуализм: рядом с добрым Богом, создателем всего духовного и всего доброго, встает злой Бог, творец тел и материи, физического и нравственного зла. Все материальное для катаров отвратительно. Плотский контакт есть нечистота, падение, смертный грех. Согласно такому верованию, быть совершенным — значит действовать в чисто духовной сфере. Альбигойство в теории осуждает брак, рождение детей, семью. Если его довести до крайности, получится, что существовать вправе лишь индивиды, для каждого из которых центр мироздания и цель — он сам. На практике основными принципами этой веры руководствовались входившие в секту логические умы, которые ею руководили и которых называли совершенными, — разумеется, составлявшие ничтожное меньшинство, но деятельные и убежденные. Эта элита давала катаризму его епископов и священников, проповедников, одетых в черное; она поддерживала в массе его адептов, верующих (croyants), пламя веры.
Нет никаких сомнений, что такая религиозная система, пережиток древнего манихейства, с философской точки зрения стоит ниже христианства. Догмат о двойственности божества, на котором здесь основано все, слишком упрощенным образом решал вопрос об отношениях души и тела и проблему существования зла. Если христианские мыслители пытаются примирить то, что в реальности связано между собой: представление о совершенстве и абсолюте с фактом существования зла, дух с материей, — то катаризм находит более удобным полностью разделить их. С практической точки зрения он скорее ослаблял социальные связи, дополнительно раздувая присущее Средневековью пристрастие к крайностям: чрезмерную склонность к умерщвлению плоти, полнейшее к ней презрение, восхищение образом жизни отшельника или монаха-затворника.