Сестра Ким в последние полчаса явно была не в духе. Шла она медленно, о Тине Ким говорила то хорошо, то плохо. Я же молчала, потому что сплетничать о ней мне было неприятно.
Пока мы шли до района Мёндон, во всех магазинах и лавках царило веселое Рождество. На остановке трамвая в начале района Ыльчжиро было очень темно, поэтому лица ждущих людей выглядели мрачными, словно вобрали в себя темноту вечера. Несмотря на то что сестре Ким надо было ехать в противоположном направлении, она продолжала говорить до тех пор, пока я не села в трамвай:
— Чтобы показать, что у них просто хорошие дружеские отношения, она прилагала и прилагает все силы. Даже ища нужные вещи для мужа, она никогда не просит об этом Кэнона. Фотографию ребенка, которого родила любовница, она носила с собой и хвасталась перед Кэноном, словно сама его родила. Тина вела себя так, будто она образец корейской мудрой матери и преданной жены. Кэнон тоже старался на славу — показывал ей письма и рисунки, присланные детьми, хвалил их, как и положено гордому отцу. В это Рождество Тина, желая послать его сыну и дочери специально заказанные пижамы из настоящего шелка, за месяц поставила всех на уши. Разве все это не жесты для окружающих? Чтобы все поверили, что у них лишь дружеские отношения. Так все хорошо шло. Но как понимать этот танец? Что она теперь будет делать, буквально сказав всем: «Я любовница Кэнона»?
— Сестра Ким, вы что, не видели западных фильмов? Разве для них не обычное дело танцевать с женой друга или просто знакомой женщиной? Мне понравилось, они так красиво танцевали, что смотреть было одно удовольствие. И еще приятнее было, что они не оглядывались на других и вели себя достойно, — лицемерно сказала я, про себя согласившись с сестрой Ким.
Не знаю, возможно, здесь было не только лицемерие. Вместе они действительно выглядели очень красиво. Я считала, что красота их танца не подтверждала скандальные сплетни, а, наоборот, очищала их имена. В это время подошел трамвай. Сестра Ким, напомнив, чтобы я берегла портфель, помахала на прощанье рукой. Я покрепче прижала к себе пухлый ученический портфель. В такой поздний час трамвай был пуст.
За границей РХ и района Донамдон начинался совершенно другой мир — типичная для того времени картина бедности и разрухи. Было поздно, и почти не оставалось домов, где горел бы свет, но на черной как смоль улице я везде чувствовала присутствие людей. Земля, по которой я ступала, пульсировала, словно дышавшая грудь животного. Я шла, с трудом держа равновесие. Мне казалось, что тот шумный бар, яркий свет, вечеринка и красивый танец, наверное, были сном. Стоп, а что означает этот подозрительный звук? Незадолго до этого в каждом доме горел свет, там громко шумели люди, танцевали, ели, пили, но как только появилась я, они, словно все разом притаились в темноте. Не задумали ли они что-то плохое, наблюдая за каждым моим движением из тишины ночи? Мне вдруг показалось, что меня преследует нелепая мысль, превратившаяся во что-то реальное и страшное. Я побежала домой что есть мочи, едва сдерживая крик. Влетев в дом, я тяжело дышала, как уставшая собака, по спине ручьем тек пот. Только бросив портфель, я почувствовала себя в безопасности.