Уже в начальной школе сестра Ман Мёнсо болела полиартритом. Возможно, оттого, что летом, во время войны, она не могла хорошо питаться, а атмосфера в деревне была тревожной, она много дней провела в постели. Из-за нее семья дяди даже не могла сразу эвакуироваться, они тронулись в путь последними. Когда они с трудом добрались до нашего дома в Донамдоне, он был пуст, а на следующий день вышел приказ об отступлении. Для дяди и его жены, заботившихся о больной дочери и стариках, этот дом был единственным местом, где они могли остаться.
— Как мы могли провести зиму в Сеуле, не зная друг о друге? Как же все-таки жесток этот мир! — сказала бабушка с болью в голосе, качая головой.
Она говорила о несправедливости и сожалела о том, что в этом жестоком мире страдания, которые можно было перенести вместе, приходится терпеть по отдельности, но я думала иначе. Я считала, что трудности и несчастье двух домов, не переплетаясь между собой, не повлияли на отношения между ними, и это было хорошо. Я чувствовала, как радость встречи постепенно начала отравлять откровенная ложь. У меня в голове мелькнула нехорошая мысль, что если бы семья старшего дяди не находилась в нашем доме, возможно, радость нашей семьи была бы естественнее и откровеннее.
— Мама, ведь сегодня такой радостный день! Расскажете об этом потом, когда будет время, — сказала тетя.
Возможно, она почувствовала то же, что и я, и, боясь, что из-за смерти Мёнсо мы не сможем радоваться от всей души нашему воссоединению, с виноватым видом улыбнулась. Но бабушка все равно недовольно спросила нас, почему мы не плачем, услышав о смерти Мёнсо. Я знала, что под «нами» она подразумевала только меня. Она знала, что Мёнсо была особенно привязана ко мне. Очевидно, она подумала: «Вот черствая девчонка». Я видела, как в ее глазах кипело возмущение. Впрочем, мне не в первый раз приходилось выслушивать такие упреки от старших. Когда умер дедушка, меня тоже упрекали в том, что я не плакала. Только тогда, не в силах сдержаться, я громко рыдала, когда меня ругали, в этот же раз все было иначе. Я тихо всхлипывала, но и это не походило на слезы.
В старом доме было только три комнаты, самой большой по площади была анбан[43]. В первый день возвращения домой все спали вместе, что было вполне естественно. Так как нас было шестеро, нам не оставалось ничего другого, как спать в анбане.
— Нога действительно выздоровела? — раздался в тишине мягкий шепот олькхе.
Как только мы определились с комнатой, в которой собрались ночевать, она захотела проверить рану мужа. Брат начал закатывать штанину.