Завтрак на двенадцать человек был по тем временам грандиозным. Хотя мы и вынесли из дома все столы, усесться всем одновременно было довольно трудно. Закуской служили овощи и зелень, которых на столе было совсем мало, но чжапгокпаби[44] было вдоволь. До этого я всегда переживала из-за еды, но, сидя за столом с горячей кашей, над которой клубами поднимался пар, я могла расслабиться и была счастлива. Когда я говорила «грандиозный завтрак», я не имела в виду хорошее настроение или обилие каши. Может быть, это был плод моей больной фантазии, но все двенадцать членов семьи — старики, дети и взрослые, мужчины и женщины, нарушая из-за неутолимого чувства голода все правила хорошего тона, полностью забыв о понятии старшинства, выглядели как бездонные желудки. Челюсти, чавкающие и хрустящие, желая съесть больше, чем другие, безжалостно двигались, словно заведенный мотор лодки. Глаза ни на секунду не останавливались. В них была враждебность, никто не был готов простить того, кто съест больше. В тот момент мне пришла на ум странная мысль, что мы из семьи людей превратились в стаю диких животных. Эта мысль смутила меня, и я, отгоняя ее, поддалась общему порыву, словно увлеченная движущимся ремнем моторной лодки. Это был даже не голод, а ощущение, близкое к чувству злости или враждебности, не поддающееся объяснению.
Тем не менее, даже быстро поглощая пищу, я больше думала об отделении семьи, чем о том, как утолить свой животный голод. С самого начала наша семья жила отдельно, и я знала: чтобы двенадцать человек ужились под одной крышей, необходима твердая рука, как в армии или в детском доме. Пока я завтракала со всеми, у меня возникло чувство опасности. Я ощущала, что, если мы поскорее не установим границы отношений между семьями, может случиться беда. Я знала, о чем говорю, потому что уже жила в большой семье. Еще до начала войны не менее двух раз в год все родственники бабушки по прямой линии собирались в Пакчжольголе. Когда к нам присоединялась семья комо[45], число людей переваливало за двадцать, но у меня ни разу не возникало ощущения, что нас много. Дом тоже был большой, к тому же между родственниками существовало невидимое разделение на «ранги». Была иерархия по старшинству, различалось положение мужчин и женщин, хозяйки и гостьи, отличались роли дочери и невестки. Помимо подчеркнутого безразличия к еде, во всем был красивый и утонченный порядок, не тяготивший ни семью, ни гостей. Другими словами, там не из чего было возникнуть хаосу.
— Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как в последний раз вот так собиралась вся семья, — сказала бабушка, словно преисполненная чувством безмерного счастья.