Только вот не выдержала Казань натиска русских, пала. И для великого мурзы Юсуфа, и для всей Ногайской орды это явилось прямой потерей. Правда, в Малом Сарае надеялись, что потерянное смогут вернуть.
Надежду подкрепил слух о том, что где-то — то ли по эту, то ли по ту сторону Казани, словом, наподалеку от нее — некий Мамыш-Берды, предводитель марийцев, будто бы восстал против воевод царя Ивана. У «хана ханов» уши, как говорится, встали торчком и на душе потеплело. Он тут же повелел направить в ту сторону гонца, дабы выяснил, что за человек этот Мамыш, каковы его намерения на будущее и — самое существенное — можно ли на него рассчитывать как на надежного своего сторонника в войне против русских.
Гонец великого мурзы добрался-таки до Мамыша, но тот завернул его обратно, сказав:
— Немало кровушки марийцев выпили казанские ханы, и я не глупец, чтобы склонить теперь вольную мою голову перед ногайским мурзой. Я против царя Ивана не иду, хочу только создать свое ханство.
Хотя гонец вернулся с не очень-то веселой вестью, Юсуфа она не опечалила. Слова Мамыша: «Хочу создать свое ханство» — вызвали презрительную усмешку. «Как же, дадут тебе создать свое ханство!» — вот что значила усмешка великого мурзы. «Мамыш — уже наполовину мой союзник, надо его полностью склонить на свою сторону», — решил он. Но как? Как его уговорить? Визири на этот допрос в один голос ответили: «Мамыш уговорам не поддастся. Марийцы — очень упрямый народ».
Неожиданно задачу великого мурзы облегчил один из бывших усердных слуг казанских ханов, получивший известность под именем баскака Салкея и отдавший поздней предпочтение ничем не примечательному имени старика Салахутдина. Нещадно обирая подневольные племена, в свое время он и сам разбогател, поставил у Меши дом с подворьем, дабы дожить свой век в уединении и спокойствии, а теперь, несмотря на преклонный возраст, опять зашевелился, возмечтав возродить Казанское ханство.
Марийцы, восстав, возвели на той же Меше, верстах в семидесяти от Казани, крепостной городок, обнесенный земляным валом. Салахутдин, решив воспользоваться этим, попытался сблизиться с их предводителем Мамышем, подарил ему прекрасного скакуна огненно-рыжей масти. Мамыш подарок принял, но раскрыть объятия не спешил. Тогда Салахутдин пустил в ход хитрость.
— Я ведь тоже натерпелся от казанских ханов, половину моего богатства они отняли, а то я разве жил бы так! — начал он и, видя, что Мамыш смотрит на него с сомнением, продолжал: — Правду сказать, так я по рождению — тоже мариец. Ханские армаи увезли меня, малолетнего, и дали мусульманское имя. Отец-то с матерью Салкеем меня назвали, а Салахутдином я стал, когда в их руки угодил…