— Не могу сказать. Оставил, наверно, ведь много их.
— Всех бы их — под корень! Эх, меня там не было! Первым делом я бы вышиб зубы баскаку Салкею. И с удовольствием по его спине вот этой дубинкой прошелся!
Пока приезжий разговаривал с Ташбаем, вокруг собрался народ. Один из минцев полюбопытствовал:
— Ты, мусафир, из какого племени будешь?
— Я-то? Да не из какого! Я сам по себе. Я да жена — вот и все племя. Вон там она, у сосняка свой узелок караулит.
— Бэй, что ж ты ее в стороне от людей держишь? Позвать надо! Хоть айрану выпьет, — подала голос подоспевшая сюда же старуха Бибинур.
— Ничего, потерпит. Сейчас я вернусь к ней.
— Позови, позови, как тебя… Имени-то твоего я не знаю, не сказал…
— Я, бабушка, богатый: у меня два имени, — улыбнулся приезжий. — Которое тебе сказать? Первое отец с матерью дали, второе — судьба. Правда, первое-то я даже сам начал уж забывать. Биктимиром люди меня кличут…
Биктимир, человек вольный, ни с кем не связанный, направляется в края, где прошли его юность. Услышав о Ташбае, завернул к минцам, чтобы проверить, насколько достоверны передаваемые из уст в уста и, конечно, обрастающие преувеличениями рассказы о его подвигах. И вот, повидавшись с ним, наверно, попрощался бы и продолжил свой путь, но возобновился прерванный его появлением разговор о вероломстве Ахметгарей-хана. Разговор этот заинтересовал Биктимира.
Когда Канзафар-бий угодил с двумя своими телохранителями в зиндан, никто почему-то не обратил внимания на его слугу. Скорее всего потому, что Канзафарова коня принял ханский охранник, а остальных повел в конюшню он, слуга предводителя племени. Несколько дней он крутился возле ханских конюхов, а потом ночью, запасшись с вечера вожжами, перебрался через крепостную стену, вплавь переправился через Агидель и к утру, еле дыша от усталости, добежал до уршакских минцев. Оттуда, уже верхом, его отправили к Асылыкулю. Он-то и взбудоражил становище.
— Выходит, ваш турэ угодил в ханскую ловушку, а вы тут шумите попусту, — упрекнул минцев Биктимир. — Выручить его надо!
— А как?
— Хе! На вашем месте я разорил бы гнездо Ахметгарей-хана. Ныне как раз цена на ханов упала: казанского с трона сшибли, ногайского мурзу Юсуфа на тот свет отправили. Почему же Ахмет — гарей должен сидеть в Имянкале? На вашей земле, минцы!
Нужна была искорка, чтобы народ воспламенился, и эту искорку высек Биктимир.
Ташбай неожиданно даже для самого себя издал клич племени:
— Токсаба-а-а!
Впрочем, раз турэ в зиндане, кто-то ведь должен был выкрикнуть священное слово.
Клич подхватили: