— Будешь еще орать?
— Нет, эфэнде, нет, не буду… Отпусти! Он хороший, очень хороший…
— Кто хороший?
— Царь урусов. Только отпусти!
— А кто у тебя, безмозглого, спрашивает, хороший он или нет? Не вздумай опять заорать. Слышишь?
— Слышу, эфэнде, слышу. Да распахнутся перед царем Иваном врата рая!
— Это и без тебя решится. Все в руках божьих, верно?
— В божьих, эфэнде, божьих.
— Так чего ж ты, раз в божьих, горло дерешь?
— Не буду, эфэнде, не буду! Я только хотел сказать, что царь урусов — хороший человек.
— Вот заладил! Что же в нем хорошего-то?
— Этого я не знаю, эфэнде. Знаю только то, что черным по белому написано.
— Тут и впрямь много хорошего написано. Земли и воды обещает, понял? Волю обещает. Ясак убавить обещает. А что нам дал казанский хан? А? Шиш мы от него получили!
— Верно, эфэнде, верно: шиш получили.
— Ну и дурень ты, оказывается! А еще читать умеешь! Откуда у тебя это уменье?
— Аллах меня им наградил, эфэнде. Я каждый день все пять намазов творю, ни одного не пропускаю. Встал на путь служения аллаху.
— Ну, иди, коли так. И зря больше горло не дери. Слышишь?
— Слышу, эфэнде… Хуш!
— Постой-ка! Вздумаешь болтать про письмо — шею сверну. Держи язык за зубами. Понял?
— Понял, эфэнде.
— А теперь пропади с моих глаз!
Человек в феске, как говорится, мгновенно скрылся и мгновенно же вернулся в переулок со стражником. Но «врага ханства» там уже не было.
Человек в феске довел историю с письмом царя Ивана до сведения сеида Кулшарифа. В городе усилились слежка, обыски. Сыщики и стражники обошли все переулки, все вызывавшие хотя бы малейшее подозрение уголки. Добрались и до Тагировой бани. Похватали много ни в чем не повинных обывателей. Но того, кого искали, не нашли.
Газизулла с Шарифуллой исчезли. Будто сквозь землю провалились.
Казань жила всякого рода толками, слухами, предсказаниями, догадками. Слух рождался за слухом, будоража народ. Вдруг и Казань, и ее окрестности облетела поразительная новость: оставшаяся не у дел ханбика решила уехать в город Касимов, выйти замуж за Шагали-хана, иначе говоря — принять покровительство царя Ивана.
До самого последнего момента Суюмбика держала свои намерения в секрете, мало кто при дворе был посвящен в ее планы. Ханбика тайно снеслась с Москвой и, лишь получив весть, что за нею прибудет специальный царский посол князь Оболенский, официально объявила об отъезде. Даже такие придворные, как Камай-мурза, с кем Суюмбика порой советовалась, были удивлены ее решением. Кое-кто искренне жалел ханбику, выражал ей сочувствие. Сеид Кулшариф хранил молчание, пожелав в душе, чтоб обратного пути ей не было: «За грехи свои наказана…»