Среди немногих был Стэнтон Гранди. Он сардонически улыбнулся, выходя из церкви.
— Дьявол загнан в угол, а то и в два, — сказал он дяде Пиппину.
— Черт возьми, но то была служба, — восхищенно заметил дядя Пиппин.
— Он умеет проповедовать, — нехотя согласился Гранди. — Интересно, насколько он сам в это верит.
Что было несправедливо, потому что Джозеф Дарк верил в каждое слово, которое произносил, во всяком случае, пока проповедовал, и, конечно, не заслуживал обвинения только из-за того, что Робина Дарк, не спросясь, отдала ему свое сердце, которое должно было принадлежать лишь ее сеньору и господину, Стэнтону Гранди.
— Фрэнк Дарк ужасно растолстел, — заметила тетя Рейчел, когда они с Джоселин шли домой. — Пошел по стопам своего отца. Тот весил триста пятьдесят два фунта перед смертью. Я хорошо его помню.
Джоселин поежилась. Тетя Рейчел обладала искусством превращать в нелепицу все, о чем говорила. Романтическая любовь Джоселин к Фрэнку Дарку умерла, умерла безо всякой возможности воскрешения. Она умерла так же внезапно, как и родилась, на крыльце церкви Серебряной Бухты. Но Джоселин пыталась, ради себя, взглянуть на ее труп с почтением, с жалостью, со спасительным желанием, что она могла бы быть другой. Ужасно, когда приходится издеваться над своей умершей любовью и слышать, как над нею издеваются другие. Ужасно думать о годах, напрасно потраченных на Фрэнка Дарка, годах, что должны бы быть отданы детям Хью, создания дома для него, для них в Лесной Паутине. Ужасно думать, что страсть, преданность и высокое самоотречение этих прошедших лет потрачены на человека, который стал тем, о ком говорят: «весил триста пятьдесят два фунта перед смертью». Джоселин посмеялась бы над собой, если бы не боялась, что потом не сможет остановиться. Весь мир смеялся бы над нею, если бы знал. Даже высокие, шумящие на ветру тополя возле дома Уильяма И., казалось, издевательски показывали на нее ветвями-пальцами на фоне освещенных луной облаков. Она ненавидела звезды, что подмигивали ей, холодный дурацкий вечерний ветер, который насмешливо выл, круглые плечи холмов над бухтой, что тряслись от смеха. О чем там говорит тетя Рейчел? Что-то о Пенни Дарке, ставшем слишком чванливым с тех пор, как получил от тети Бекки бутыль с водой из Иордана.
— Ему не стоит воображать, что он такой один в клане.
Джоселин почувствовала, что ей хочется сделать что-то жестокое. Захотелось заставить кого-то хоть отчасти ощутить боль и унижение, что терзали ее.
— Но это именно так, тетя Рейчел. Я давным-давно пролила твою воду из Иордана и наполнила бутылку водой из бака. Ты молишься простой воде все эти годы!