II
В один из серых ноябрьских вечеров Гей несла домой письмо Ноэля. Когда почтмейстер отдал ей это письмо, у нее перехватило дыхание, а сердце совершило кульбит, как будто — пришла ей в голову мысль — она была похоронена, а Ноэль прошел по ее могиле. Она давно не получала от него писем. И столь же давно не видела, с того горестного вечера в Серебряной Туфельке. И даже почти ничего не слышала о нем — семейство в данном случае вело себя на редкость тактично. Даже излишне тактично. Их старания избежать любого упоминания о Ноэле казались слишком очевидными. Гей знала, почему все замолкают, едва она входит в комнату. Это задевало ее или ее гордость. Потому что у нее все же осталось немного гордости, в которой она отчаянно пыталась спрятаться от тех, кто, как она считала, полусоболезнующе, полупрезрительно разглядывали ее маленький мир. Ей казалось, что все вокруг видели, как она взяла письмо — наблюдали из-за угла, из-за штор, из церкви напротив.
Но она до сих пор хранила тайную мучительную надежду, что все еще можно исправить. Ноэль, должно быть, любил ее. Не мог же он так притворяться. Он просто увлекся дерзостью и необычностью Нэн, ее неприкрытым кокетством, и она, между прочим, так умело пользуется своими взглядами. А что если — Гей задержала дыхание на бегу — что, если в письме сказано, что он одумался… что, если он просит о прощении и возвращении? Зачем иначе ему было писать письмо?
Гей спешила домой маленьким облачком в грустном лунном свете поздней осени. Дальние холмы казались холодными и жутковатыми в его ледяном сиянии. Внизу глухо стонало море. Что-то искал и жалобно плакал оттого, что не мог найти, одинокий ветер. Мир был мертв, все было мертво — юность, надежда, любовь. Но если в письме Ноэля было бы сказано то, что могло быть сказано, все бы воскресло вокруг. Весна вернулась бы даже в этот серый ноябрь, а несчастное, застывшее, замершее сердечко Гей вновь бы забилось. Если бы только Ноэль вернулся к ней. Неважно, как сильно он обидел, как бесчестно использовал ее — только бы вернулся. Ее гордость жила лишь для мира. У нее не осталось гордости там, где дело касалось Ноэля. Лишь болезненное желание вернуть его.
Добравшись до Майского Леса, она поднялась в свою комнату и положила письмо на стол. Затем села и долго смотрела на него. Она боялась его открыть. Она не осмеливалась сделать это, давая себе еще глоток надежды. Она думала о том июньском вечере, когда ушла с приема тети Бекки, чтобы прочитать письмо Ноэля среди папоротников в тени укромного уголка возле дороги. Тогда она не боялась. Как могли несколько коротких месяцев так изменить чью-то жизнь? Неужели это она была той девушкой, счастливой, словно яблоневый цвет? — безмолвно удивлялась Гей. Тогда вся полная чудес вселенная принадлежала ей, с Млечным путем — тропой возлюбленных в придачу. Ныне же она съежилась до размеров крошечной комнаты, где бледная девушка стояла, уставившись огромными жалобными глазами на письмо, которое боялась прочесть.