Донна шла извилистой тропой вдоль Розовой Реки, пока не достигла укромного места, куда и вела тропа. Старый фруктовый сад и полуразрушенный дом посреди него. Дом ухаживаний, так называл его дядя Пиппин, потому что влюбленные парочки имели привычку сидеть на его ступенях, но сегодня здесь никого не было. Она пришла как раз вовремя, чтобы встретить Питера Пенхаллоу, который, привязав лодку к стволу дерева, поднимался по старой, поросшей мхом тропинке. Они уставились друг на друга, понимая, что это Судьба.
Питер вернулся домой после похорон в состоянии глубокого уныния. Каким же ослом он был! Донна намеренно повернулась к нему спиной и отправилась рыдать на могилу Барри — или, по крайней мере, над его памятником. Ее сердце до сих пор похоронено там. Питер смеялся, когда впервые услышал, что Донна сказала такое. Но больше он не смеялся. Теперь это стало трагедией.
В отчаянии он взял лодку молодого Джеффа и отправился вниз по реке с романтическим намерением доплыть туда, откуда виден свет в окне Донны. Питер был настолько болен любовью, что мог совершить любой ребяческий поступок. Сумерки сгущались. Сначала река была бледно-золотой, затем — темно-серебристой, а потом — словно женщина, ожидающая в темноте. Вдоль ее бархатистых берегов светились окна домов. У него, у Питера, не было дома. Кроме того, где живет Донна. Дома, в котором она живет для него. А затем он увидел ее саму, идущую по извилистой тропе. Когда они пришли в себя, то обнаружили, что сидят рядом на ступеньках Дома ухаживаний, между двух кустов цветущей спиреи. Питер сказал: «Добрый вечер», хотя хотел сказать: «Славься, богиня!» Донна вообще не помнила, что сказала.
Вокруг сгущался вечер, слабо светили звезды, ветер приносил ароматы ночи. Где-то через две фермы о своем существовании нахально сообщала какая-то собака.
Теперь Донна знала, что Питер любит ее. Она разделит с ним страсти и чудеса его жизни — она узнает, как соблазнительно изведать пути, где не ступала нога белой женщины, они вместе увидят девственные горные вершины, взбираясь к закатным небесам, они будут стоять на вершинах в Дариене, они проведут ночи в джунглях, жаркие, благоухающие, пряные ночи. Или под звездами пустыни — ведь она никогда не слышала, как звучат колокольчики верблюдов.
— Думаю, я пьян с тех пор, как увидел тебя на приеме тети Бекки, неделю назад… год назад… жизнь назад, — сказал Питер. — Пьян твоею дьявольской магией. А всю жизнь считал, что ненавижу тебя! Тебя!
Донна восторженно вздохнула. Она должна навсегда сохранить в памяти этот миг. Приключение, тайна, любовь — эти три слова отныне принадлежали и ей. Она перешагнула порог, чтобы стать совершенной, молодой, бесстрашной и счастливой, словно никогда не получала горького урока, что радость может умереть. Она не гадала о том, что сказать — слова были не нужны. Она знала, что очень красива, она надела свою красоту, как наряд. И ночь была хороша и старые провалившиеся ступеньки, и собака. А Питер… это был просто Питер.