Я набрела на кучу валежника, вытащила две длинные корявые ветки, обхватила и поволокла за собой. Бросила обе ветки перед отцом и отправилась обратно, к сухой куче. Отец уже устраивал костер: ломал дрова ногами и складывал на безопасном расстоянии от палатки. Из леса вынырнул Рафа, кинул отцу охапку валежника, спросил:
– Близко к деревьям. Не полыхнет?
– А черт его знает, – задумчиво ответил отец. – Согреться-то надо.
Он разжигал огонь: составлял конусом дрова потолще, ломал тонкие веточки для растопки. Чиркнул спичкой, поднес ее к щепкам, низко наклонился, подул. Костер задымил, но огонь не разгорелся. Отец чиркнул второй спичкой. У него были свои, но я достала каску, в которой, кроме коробка, был еще небольшой кусок газеты. Протянула бумажку отцу. Он взял, осторожно скомкал, подложил в костер, и он разгорелся, и горел горячо и ровно, и падающие сверху редкие капли дождя не мешали ему.
Я села близко, сунула руки чуть не в самый огонь. Дрожь не проходила, добавилась еще противная резь в глазах, в горле царапало. Я подкинула веток в костер, и он разгорелся, огромный, жаркий.
– Не кидай много, дерева займутся, – коротко сказал отец и ушел за дровами.
Рафа приносил дрова, ломал, подкидывал в огонь и уходил за очередной порцией. Я не понимала, почему они с отцом не сядут погреться, ведь тоже, наверное, промокли насквозь, наверняка простудятся.
Незаметно наступила темнота. Сверху небо было еще светло-серым, хотя и там, за пределами леса, близилась темная, поливаемая дождем и обдуваемая пронизывающим ветром ночь.
Я нашла в темноте кружку, которую Рафа поставил под воду, выпила все, что туда накапало, и поставила обратно под листья. Вернулась, легла у костра, положив руку под голову. Отец с Рафой куда-то подевались. Стояла тишина, в которой громко гудел костер, потрескивали дрова, раздавались редкие шлепки капель по листьям.
Я уснула, и мне привиделся какой-то неразборчивый бред. Я то горела, то тонула, то умирала от жажды на берегу быстрой мутной реки. Разбудил меня разговор и произнесенное вслух мое имя. Я с трудом открыла глаза.
У костра сидели отец и Рафа. В оранжевом свете я увидела еще людей, которые стояли над нами, и от удивления приподнялась. Но это оказались развешенные на ветках для просушки куртки. Вверху шумели от сильного ветра деревья, вдалеке гремел гром, и сверху небо иногда освещалось молниями. Шелестел дождь. Он не падал с неба, но стекал с деревьев, с листьев и веток. Пока я спала, земля промокла, и бок, на котором лежала, снова стал мокрым, хотя до того, как задремать, я успела просушить одежду.