Вера на парапете. Она ругается отвратительно, грязно. Отец в бешенстве, пытается схватить ее, но она вырывается.
– Не трогай! Сашке расскажу, – кричит она.
– Не думай. Убью, – оскаливается он.
Смотреть на это невозможно, и я снова отпускаю отца, опрокидываюсь назад, отползаю подальше от его глаз и горящего в них ада.
– Доча…
Отец пытается взять меня за плечи, но я отшатываюсь, как Вера в его воспоминании.
– Папа, ты? И ты тоже? Как же так?
– Я… я… я… не знаю. Она… она…
Я утыкаюсь головой в колени, сжав зубы.
– Это ты ее столкнул.
Отец плачет. По крайней мере, он плачет, раскаивается.
– Она бы сказала тебе. Я только… подтолкнул в спину. Как будто она сама. Но она схватилась.
Он поднимает голову, и я против воли опять проваливаюсь в него.
Вера балансирует на парапете, держится за отца, второй рукой размахивает над дымной пустотой. Но он толкает ее, и ногти Веры чертят четыре глубокие царапины от его локтя до запястья. Она падает и исчезает в темноте. И я здесь, в отцовских воспоминаниях, чувствую ее ужас и боль от удара об асфальт.
Я долго лежала на мокрой земле. Отец сидел рядом, молчал. Ждал, что я скажу и сделаю. Тяжело задышал Рафа. Я подошла к нему, и он сразу затих. Не умер. Я пожелала ему потерять сознание, чтобы не чувствовать боли.
Вера. Отец. Крыша. Вывернутые ноги на асфальте. Пустая ячейка в морге.
– Это… ты? Ты украл ее из морга?
Отец отвернулся. Я подошла к нему и тряхнула за плечи. От этого у него с головы скатилось несколько ручейков воды. Отец пытался отцепиться от меня, отталкивал. Я не могла больше читать его, ждала, пока он сам скажет. Он не сказал – кивнул.
– О боже, папа, зачем?
– Узнали бы, что это я был с ней на крыше. Я не знал, что делать… Она же меня поцарапала.
– Какой ужас! Зачем творить такую дичь? Никто не стал бы смотреть, что там у нее под ногтями. Сразу списали на самоубийство! Если бы ты оставил ее в покое… Ее бы просто похоронили, а мы успокоились.
Он умоляюще смотрел на меня. И я опять не успела закрыться от видения: штыковая лопата шлепает, приминая земляной холмик. Закрыла глаза и сидела, раскачиваясь, пока отец не зашевелился.
– Как ты забрал ее из морга?
– Да что там забирать. Санитар даже не проснулся.
– Это был ты? Зимой.
– Што? Какой зимой?
Я поймала взгляд отца. Он не обманывал. Он ничего не знал о зиме.
– А почему сразу не спрятал ее? Зачем оставил до утра?
– Там шарился кто-то во дворе, я боялся, что увидят.
Все как говорила детектив. Простая бытовуха, пошлая и банальная.
– Ясно. Теперь все ясно.
Я подождала еще несколько минут, наливаясь злостью. Чистая злость, смешанная с чувством запоздалой справедливости. Потом встала, подошла к ружью, подняла его, подкинув рукой вверх. Ощущая приятную убийственную металлическую тяжесть, проверила, заряжено ли. Два патрона. Один для Рафы, второй для отца.