– Еще час, и шмыгнем на трассу. Там уже бойче пойдем, асфальт лучше, – сказал отец.
Мы остановились в деревне на трассе. Нашли единственный магазин, совмещенный с кафе. Позади него находился деревянный туалет, а за метр до него – изгаженная земля, закиданная туалетной бумагой. Два столика в кафе были застелены клеенкой, липкой от жира. Недовольная официантка принесла нам три стакана чая и с грохотом поставила их на стол, так, что чай расплескался. Мы начали доставать пакеты с едой, но, услышав их шуршание, официантка тут же вернулась.
– Со своим нельзя! – мстительно сказала она и не отходила, пока мы не убрали пакетики обратно в сумки.
Мать с отцом засмеялись, когда официантка убралась за стойку и стала двигать там что-то тяжелое. Под грохот и недовольное сопение мы допили чай из граненых стаканов. Отец повертел свой в руках – хотел украсть, он держал такие в гараже. Но мать взяла стакан, поставила на стол и следила, чтобы ни я, ни отец не стащили его у нее за спиной. Она вышла из кафе последней и закрыла за собой дверь.
Мы ехали весь день и часть ночи. Машина плелась не «бойче», а так же медленно, как по грунтовке.
– Валера, может, остановимся? Отдохнешь, – то и дело предлагала мать, перекрикивая предсмертные хрипы мотора.
Отец кивал, но не останавливался. Было страшно, но все понимали, что если мы остановимся, то потом не заведемся вовсе.
В ночи проехали мимо стелы на въезде в Гордеев.
Как только мы оказались в городе, «Нива» начала тарахтеть и заглохла на первом же перекрестке.
– Ладно, айда пешком. Утром вернусь за барахлом, – решил отец, подергав ключ зажигания и рычаги.
Мы забрали документы и кое-что из вещей и потащились на другой конец города пешком.
Утром я проснулась от бормотания телевизора совершенно здоровая и счастливая, как раньше. Оделась и вышла из своей комнаты в зал. Родители сидели на неубранном диване и смотрели телевизор.
– Разбудили? – спросил отец, увидев меня.
Я отрицательно помотала головой и села рядом с ними. Отец прибавил громкость.
– Путина в этом году необычайно обильная, – говорила дикторша, – рыбу и икру продают практически за бесценок. Однако пожары уничтожили бо́льшую площадь леса, и перспективы шишкарей и многочисленных сборщиков папоротника, которые таким образом пополняли семейный бюджет, не кажутся радужными.
Кадры показывали перемазанных сажей людей, добровольцев на пожаре, шишкарей, грузивших в машины мешки с необработанными шишками.
– Трудно придется, – сказал отец.
– За машиной пойдешь? – спросила мать.
– Попробую, – ответил он, не отрываясь от телевизора.