— Я уйду, как великие поэты, полный огня и глубокого невысказанного смысла. А?
— Не уходите вообще. Пожалуйста, не надо.
— Хорошо. Не сегодня. — Он закрыл глаза.
Я взяла бокалы. Затем, как он попросил, открыла дверцу комода у его кровати, чтобы достать лучшее вино, спрятанное в дальнем уголке. Выпрямившись, передала ему бутылку.
— Это фалернское, — объяснил он, слегка приподняв бутылку и рассматривая ее на свет. — Одно из немногих вин, которое ценили еще древние римляне. Некоторые полагают, что фалернское — самое лучшее вино на свете.
— Не стоит расходовать его на меня.
— Бедная прекрасная Берил. — Он слабо улыбнулся. — Вы уверены, что не желаете выйти за меня замуж? Вы унаследуете мое состояние, когда я умру, и станете героиней скандала, как моя юная вдова.
— Бедный прекрасный Беркли, — ответила я. — Вы всегда говорите так легко, игриво. Но кто на самом деле владеет вашим сердцем?
— А, вы об этом. — Он закашлялся в рукав. — Это очень большой секрет на самом деле.
Он прищурил глаза, в его темно-карих глазах проблескивал какой-то особенный свет, заметный сквозь длинные темные ресницы, как будто он знал наперед, что его ждет, и уже сделал шаг, чтобы перейти из земной жизни в иной мир.
— Может быть, вы возьмете книгу и почитаете мне, а? — попросил он. — Мне грустно без стихов.
— У меня кое-что есть, чем вас порадовать, — произнесла я негромко и начала читать строчки Уитмена из цикла «Песня о себе», те самые строки, которые носила в своем сердце годами. Я читала, не решаясь взглянуть на него, и неотрывно смотрела на его бледные руки, точно выточенные искусным скульптором, покоившиеся на белоснежно-белом одеяле. На синие пятна вокруг коротко остриженных ногтей, на щербинки шрамов, на понурые, ослабшие вены.
Когда я закончила, мы некоторое время молчали. Он слегка покачивал бокал, глядя, как в нем играет вино.
— Вы не находите, что это самый красивый оттенок янтаря, а? Точно лев развалился на зеленой траве, — спросил он наконец.
— Да. Так и есть, — подтвердила я.
— Тогда прочтите это стихотворение еще раз. И если можно, помедленнее. Я не хочу пропустить ни одной детали.
Я начала читать снова. Его дыхание становилось все тише, веки набрякли, затем и вовсе опустились. На бесцветных неподвижных губах застыла слабая улыбка, пушистые ресницы, точно бархатистые листочки папоротника, покоились на щеках. Как я могла найти в себе силы для последнего «прощай»? Я не смогла и вряд ли смогу в будущем. Наклонившись, я поцеловала его, а затем ушла, чувствуя на губах терпкий вкус фалернского вина.