Образование поселений для человека с лодкой, нагруженной нужными товарами, было даром небес. Вместо того чтобы плавать от одной фермы к другой, Торнхиллу достаточно было останавливаться в новых деревнях, где он сразу же освобождался от привезенных товаров и загружался для обратного пути в Сидней.
Он взял за правило каждый раз привозить из Сиднея маленький подарочек для Сэл – пару чайных чашек, половик, чтобы прикрыть земляной пол, голубую шаль, как напоминание о шали, что когда-то подарил ей отец, хотя эта была грубее той, похожей на паутинку.
Себе же он купил пару настоящих сапог, первую в своей жизни. Когда он надел их, то понял, почему благородные так не похожи на простых людей. Отчасти потому, что у них были деньги в банке, а отчасти потому, что сапоги диктовали походку.
Каждый раз, когда он подплывал к своему месту – что на пути из Виндзора с грузом капусты или зерна, что на пути из Сиднея с набивным ситцем и лопатами, – у него все внутри сжималось. Он никогда не рассказывал об этом Сэл и взял с Уилли слово, что тот тоже ни о чем таком рассказывать не будет, но в поселениях только и говорили, что об очередных бесчинствах черных. И каждый раз, когда он поворачивал за мыс и видел, как из трубы поднимается дым, как куры бродят по двору, видел детей, бежавших к реке, чтобы его встретить, у него отпускало сердце.
Как-то раз в декабре, под конец 1813 года, он подходил к мысу Торнхилла. Дул горячий западный ветер, плавание было нелегким, и он был рад добраться до дома. Он уже направил «Надежду» к тому месту в мангровых зарослях, где обычно причаливал, как увидел, что к нему от хижины на всех парах несется Уилли – волосы развеваются, он что-то вопит. Еле отдышавшись, Уилли прокричал: черные пришли!
Торнхилл почувствовал, как грудь ему сдавило от боли. Он сразу же представил себе Сэл: вот она лежит на спине, лицо белее белого, мертвые глаза смотрят в небо. Мэри валяется рядом с ней, безжизненная груда пеленок, из нее вытекла вся кровь. Братец и Джонни оскальпированы, порублены на кусочки, пожарены живьем, съедены. На лакомые кусочки.
Но когда Уилли, окончательно отдышавшись, смог что-то рассказать, то оказалось, что все пока живы. Его худенькая грудь вздымалась и опадала, грязная мордаха вытянулась от ужаса, однако он всего лишь показал на дымок, эхо их собственного дыма, лениво поднимавшийся откуда-то из глубины леса и запутавшийся в деревьях, из-за чего они стали голубыми и туманными.
Торнхилл не почувствовал страха – только усталость. Он всего лишь хотел заниматься своим делом, ходить вверх и вниз по реке на «Надежде», выращивать немного кукурузы, радоваться тому, что у него имеются работники, и потихоньку взбираться по лестнице благосостояния. Ведь не так уж много он просил у судьбы, но вот они появились снова, неизбежные.