Он начал говорить, закашлялся, начал снова. «Пойду гляну, что там, – он сам понял, как неуверенно звучит его голос. – Хочу убедиться, что они не затевают ничего дурного».
• • •
Каким же облегчением было оказаться снаружи, в благоухающей ночи. Полная луна плыла по небу, затмевая своим светом звезды и окрашивая лес во все оттенки серого. Невзирая на шум, доносившийся из лагеря, долина жила своей тайной жизнью, потрескивала, ворочалась, вздыхала. Возле поленницы что-то ритмично постукивало, промелькнул темный силуэт птицы.
Благодаря лунному свету Торнхилл спокойно поднялся на скалу-полку и прошел к лагерю. Он хотел остаться незамеченным, но понимал, что его рубаха, хоть и грязная, все равно будет выделяться на фоне деревьев. А кожа, эта упаковка, от которой избавиться невозможно, будет светиться белым и опасно чуждым. Он старался двигаться бесшумно, но в лунном свете хорошо знакомое место стало чужим. Камни вырастали из-под земли совершенно неожиданно, деревья оказывались не там, где стояли днем. Он брел, спотыкаясь, пока за вытянувшимися во фрунт эвкалиптами не увидел лагерь. Никто не повернулся и не показал в его сторону. Если черные и поняли, что рядом белый, то совершенно не волновались по этому поводу.
Они разложили огромный костер прямо в центре лагеря. Он видел, как пляшет на деревьях свет, как отражается он от стволов, из-за костра это место казалось островом света в океане тьмы. Перед костром мелькали фигуры, и свет подмигивал.
Мужчины выстроились вокруг костра, они топали и подпрыгивали, а один сидел в стороне, скрестив ноги, и, подняв лицо к небу, пел, отчего все их действия казались совершенно необходимыми, оправданными. Они были разрисованы белыми полосами, лица превратились в маски, на которых жили только глаза. В языках пламени они казались нереальными, паутиной пляшущего света.
Кругом сидели женщины и дети, они колотили палкой о палку, создавая этот ломкий ритм. Длинные груди женщин также были расписаны белым, белым был нарисован ворот, что до абсурда походило на корсаж Сэл. Их лица, как и лица мужчин, были также покрыты чем-то белым. Мордочки детишек, даже самых маленьких, тоже были выбелены. Ясно, что все эти рисунки были нанесены белой глиной, и именно из-за этого сама земля обретала что-то человеческое.
Боевая раскраска, подумал он. И, черт возьми, боевой танец. Он сам поразился спокойствию, с которым принял эту мысль, и понял, что уже давно ожидал такого.
Танец был того же рода, что и прыжки Шелудивого Билла, да только был так же похож на них, как шапка Торнхилла – на треуголку губернатора. Шелудивый Билл плясал с полузакрытыми глазами, с отсутствующим выражением лица, отгородившись от того, чем занимался. Глаза этих мужчин светились отраженным огнем, белые линии на их телах жили собственной жизнью.