Через мгновение Торнхилл узнал Длинного Джека. Тот танцевал вместе с другими, держа в руке копье, он высоко выпрыгивал и приземлялся, топая пятками и вздымая пыль. Джек больше не был человеком, он был превратившимся в человека кенгуру.
Для человека, притаившегося за деревьями, во всех этих звуках было не больше смысла, чем в жужжании насекомых, он не понимал, начало это или конец. Но вдруг палки, как по команде, перестали стучать, певец издал последний звук, и наступила тишина. Это было очень похоже на то, как в церкви все неожиданно одновременно прекращают петь, потому что знают, что дошли до конца гимна. Единственным, кто не знал, что гимн закончился, был наблюдавший за ними из-за деревьев Торнхилл.
Они начали снова, но теперь ритм был иным. И у костра танцевал один старик, его ступни так сильно били в землю, что его окружило мерцавшее в свете костра облачко пыли – это был Бородатый Гарри. Тело его было подтянутым, мускулистым, он вращался в танце, как рыба в стремительном потоке. Топот его ног казался пульсом самой земли. Он начал петь, он швырял песню в воздух, ее переливы были кровью, текущей по жилам этого места.
Торнхилл видел, что это был не тот Бородатый Гарри, что существовал в воображении людей, которые дали ему это прозвище. Танцор, расписанный белыми полосами и окутанный тайной своей песни, был совсем другим человеком.
Остальные наблюдали, постукивая палками. Он видел, что они не просто сморят, как смотрели бы в Черри-Гарденз на того, кто пляшет джигу. Их лица говорили о том, что они видят некую драму. Они знали историю, которая рассказывалась им языком танца. Совсем как на Рождество в церкви Святой Марии Магдалины: все знают историю рождения Христа, ее рассказывают из года в год, и все равно она радует.
Этот старик – их книга, подумал Торнхилл, они его читают. Он вспомнил библиотеку губернатора, строгие портреты, ряды книг с сияющими золотыми буквами. Они могут открывать свои тайны, но только тем, кто знает, как их читать.
Видя мощь бедер этого человека, с какой силой он вздымает своим топаньем пыль, Торнхилл вспомнил, как он хлопал его по плечу, как бранил его, словно ребенка. Это было ошибкой, и сейчас эта ошибка его испугала. Бородатый Гарри был не простым упрямцем с тощими старческими руками и ногами, столь же незначительным, как нищие в Зале лодочников, трясущиеся над плошкой жидкой овсянки. Этот человек был стар по-другому, как стар был губернатор. Его нельзя толкать и шлепать, как нельзя толкать и шлепать губернатора со сверкающей шпагой на боку.